По ком воют сирены - Александр Чернобук Страница 13

Мужчина лежал на кровати, на ворохе скомканных простыней. Он был абсолютно голый. Верблюжье одеяло неширокой полосой прикрывало небольшую часть бедер. Его грузное немолодое тело причудливо украшали шрамы и татуировки. Полосы от ножевых порезов, рваные края затянувшихся пулевых отверстий, красные строчки порванных каппеляров на месте бывших гематом причудливо гармонировали с размытыми рисунками, выполненными синей тушью.

Среди этих рисунков легко угадывались: голова рычащего тигра; нож в руке, запястье которой сжимает стальное кольцо кандалов с фрагментом цепи; обоюдоострый кинжал, обвитый змеей; трефовая масть в контуре игральной карты.

Удивление у праздного обывателя обычно вызывала только одна татуировка — римский легионер в полном боевом облачении: в короткой тунике, подпоясанной широким ремнем, сандалиях на бечевках до колен, шлеме с высоким гребнем, с мечом и щитом в мускулистых руках. Остальные рисунки вызывали широкую гамму чувств: от плохо скрываемой брезгливости до откровенного страха. И только знающему человеку многое могли рассказать эти размытые символы.

Например, гордый стан римского легионера понимать следовало так: тело, на которое нанесен этот символ, принадлежит лицу, склонному к хулиганству, жестокости и садизму. Значит, шутить с этим человеком не стоит. Но понимали истинный смысл немногие.

Чего было больше — повреждений кожи насильственным путем или добровольным, сразу сказать было сложно. Уж больно причудливо переплеталось все это на теле лежащего мужчины. Причем, характерные белые пятна, оставшиеся после вывода татуировок, занимали тоже не последнее место.

Если шрамы были разной степени свежести, и последним багровеющим рубцам можно было дать от силы полгода, то все татуировки были выполнены довольно давно — пару десятилетий назад — никак не меньше. И первые, и вторые очень явственно характеризовали эту личность в целом.

Человека, лежащего на кровати, обычно все знакомое окружение называло Секой. То, что изначально его именовали Игорем, он помнил, а вот свою настоящую фамилию, как и возраст, вспомнить получалось не всегда, а если и удавалось, то с большим трудом.

Вырос Сека в рабочем послевоенном поселке среди шахтных стволов и терриконов. Босоногое детство не радовало приятными воспоминаниями. Дважды судимого отца, горняка–забойщика, прирезали в пьяной драке, когда Игорю было около пяти лет. Его образ был смутно–размытым, а вот запах его он помнил до сих пор. Кисловато–приторная, самогонно–табачная, резкая вонь становилась чуть ли не осязаемой при любом воспоминании о папаше.

Быстро спившаяся мамаша пошла по мозолистым шахтерским рукам практически сразу же после смерти мужа. Пошла, пошла, и не вернулась. Сгинула неизвестно где. Ребенок остался совсем один. Родственники не давали о себе знать Может, их и не было вовсе. Но, как известно, природа пустоты не терпит. Воспитанием занялась улица. Результат был закономерен. С малолетки Игорек вышел Секой, вполне сформировавшимся босяком при понятиях, с папиросой в зубах и финкой за голенищем сапога. С тех пор прошло почти четыре десятка лет, но понимание жизни и ее законы оставались для него неизменными.

Мелькали годы, как в калейдоскопе. Он давно сбился со счета, сколько времени прошло за забором, сколько на воле. А напомнить уже было некому. Подельники как юных, так и зрелых лет давно уже вручили монеты старику Харону и затерялись за вратами Аида.

Грабежи, разбои, водка, перестрелки, колючая проволока, изоляторы, рестораны, золото, море, пальмы, деньги, наркота, следаки, шлюхи, суки, вохры, кровь подельников, мусоров, жертв и… своя. Все смешалось.

Многое стерлось из памяти. И это не удивительно. При такой динамичной жизни запомнить все просто невозможно. Сейчас уже вполне реально было считать себя заслуженным пенсионером определенного движения. И, как следствие, смело требовать талоны на усиленное питание, льготный проезд в общественном транспорте, поздравительные открытки и подарки к памятным датам. Только от кого? От какой государственной инстанции? В какое учреждение петицию подавать? В исполком по фактическому месту жительства? Или по прописке? Так нет же ни постоянного места жительства, ни, тем более, прописки.

Сека усмехнулся ходу своих мыслей. Но как‑то вяло, нехотя. Эти размышления занимали небольшую часть мозга, остальная была занята совсем другим. Был другой объект, которому он уделял большее внимание.

В одной руке он держал пульт от телевизора, которым непрерывно переключал каналы, в другой дымилась сигарета. Но и за телевизором наблюдал вполглаза. Все его внимание занимало обнаженное женское тело в двух шагах от кровати. Оно было великолепным. Молодое, гибкое и прекрасное…

Девушка не смотрела в его сторону. Она была полностью занята собой. В данный момент ее ничто не интересовало в окружающем мире. Наблюдая за ее телодвижениями, Сека усмехнулся, вспомнив, как несколько дней назад состоялось знакомство с этой красавицей…

Он сидел в летнем кафе и приканчивал вторую пол–литровку водки. Занятие это стало уже привычным. Практически ежедневно, едва начинало темнеть, он отправлялся в одно из пяти летних кафе, располагающихся неподалеку.

Периодически, в зависимости от состояния души, знакомился с посетителями этих непретенциозных заведений. Собутыльники и собутыльницы попадались самые разнообразные. Подстать городу. Мелкие каталы, инженеры, студенты, слесари, официантки, непризнанные гении в широком ассортименте — от поэтов и философов до доморощенных политологов с четким видением своего плана вывода страны из кризиса.

Иногда встречались уникальные экземпляры. Запомнился разговор с одной молодой парой. Ребятам было года по двадцать три, они учились в институте, а подрабатывали в неком престижном заведении. Он охранником, она официанткой. В разговоре Сека ввернул легендарную фразу Остапа Бендера: «Может, вам и ключ от квартиры, где деньги лежат?» Заметив в глазах визави непонимание, поинтересовался: