Майор Ветров - Николай Чергинец Страница 12

Понимаешь, это была тщательно спланированная операция по дискредитации Российской армии. Сам знаешь, сколько раз крутили в Европе и США эту запись. Весь мир кипит, возмущается.

— Да, а я эту запись приобщил к уголовному делу в качестве вещдока, — растерянно произнес Тозиловский и обессиленно сел на стул.

Кононович прошелся по кабинету и остановился напротив следователя:

— Анатолий Афанасьевич, мы с тобой повязаны, как говорится, одной нитью. Здесь уже не до условностей. Выпутаться из этого дерьма мы можем, только если будем как одно целое. Не будем друг с другом темнить. И ты, и я получили от Багдасарова приличную зелень.

— Ну, кто об этом узнает? Не будут ни Багдасаров, ни его доченька, хер ей поперек горла, сдавать нас, говорить об этом. Они же прекрасно понимают, что если заикнутся, то и им крышка за дачу взятки.

— Перестань! Такие могут пойти на признанку, что вот, мол, Кононович и Тозиловский принудили нас дать взятку, а мы, испугавшись, дали им в лапу, а сами, как честные люди, сообщаем об этом. Закон же в таких случаях освобождает от уголовной ответственности взяткодателя. Думаешь, они об этом не знают? Короче, слушай меня. Деньги запрячь в надежное место. Предупреди Багдасарову, чтобы смывалась отсюда. Затем вызови на допрос Ветрова и продемонстрируй ему видеозапись резни. Попытайся его раскрутить, вдруг в чем-нибудь, пусть не по этому делу, признается, сам понимаешь, надо хоть как-то оправдать арест.

— А если он не клюнет?

— Скажи, что ты и я стараемся его отстоять. Завтра придешь к нему и вручишь постановление об отмене ареста. Не теряй ни минуты. Иначе нас могут опередить. Понял?

— Да, — вставая со стула, ответил Тозиловский. — Начинаю действовать.

Он чуть ли не бегом выскочил из здания, сел в новенькую «Ауди» и резко тронулся с места. На встречу с Багдасаровой ушло не более часа. Затем старший лейтенант заскочил в кабинет, взял видеомонитор и пленку и направился к Ветрову в госпиталь.

Тозиловский приказал солдату, дежурившему у дверей, оставаться в коридоре и никого в комнату не пускать, а сам вошел внутрь:

— Здравия желаю, товарищ майор! Как здоровье? — и, не обращая внимания на то, что Ветров не отвечал и молча смотрел в потолок, пристроил видеомагнитофон на стуле, подключил к розетке и вставил кассету:

— Вот, посмотрите, что натворили.

Услышав шум стрельбы и голос диктора, Ветров перевел глаза на экран… Через несколько секунд он, не обращая внимания на сильнейшие боли в голове и теле, сел и впился глазами в экран.

Вскоре запись закончилась, и Тозиловский деловито отключил видеомагнитофон. Пряча в портфель кассету, сказал:

— Сами видите, что получилось. У нас есть еще кое-какая информация. Может, вам самому рассказать…

— О чем?! Старший лейтенант, посмотри внимательно, я же стою с закрытыми глазами. Явно под наркотой, которой меня насильно накачали…

— Я имею в виду другие делишки…

— Какие делишки?

— Ну, например, когда в ходе операций случайно не того шлепнули… отобрали деньги или, скажем, какую-нибудь драгоценную вещичку… безделушку. Ведь бывали же вы в селах. Может, кто другой из ваших солдат это делал?

— У меня в подчинении одни офицеры. Мы — спецназ ГРУ…

— И что, ни одного случая не было?

— Мы не духи и не бандиты. Мы Родине служим!

Вдруг Ветров почувствовал, что к нему интенсивно возвращается память. Она словно оживала, когда наступала ночь. Ему теперь было все равно, что говорил следователь. Чаще всего Роман просто молчал. Он почувствовал какую-то связь между прошлым и нынешними временами. Он сейчас уже хорошо помнил Афган, когда он, выгнанный из института за драку с Конюховым, рядовым воздушно-десантных войск оказался в далекой и загадочной стране. Роман трудно сходился с другими людьми. Да и чувствовал себя одиноким, поэтому был молчаливым и угрюмым, что очень не нравилось командиру взвода и замполиту. Они пытались разобраться, что с ним, что его тревожит?

Ветров вспомнил, как его вызвал замполит взвода лейтенант Петрушин. Он был ненамного старше Романа, но разницу в звании всегда пытался подчеркнуть. Он спросил:

— Ветров, ты хотел бы стать офицером, командовать другими, или, может, как я — политработником, инженером солдатских душ?

— Никак нет, товарищ лейтенант.

— Почему?

— Не знаю, — буркнул Роман.

— А ты заметил, что оторвался от взвода, что сторонишься своих боевых товарищей? Знаешь ли, как это плохо, особенно в бою, тебе же не доверяют товарищи по оружию, наверняка в разведку с тобой никто не пошел бы.

Ветров молча пожал плечами, а замполит назидательно сказал:

— Иди, Ветров, в казарму и хорошенько подумай о своем поведении.

Ветров козырнул и вышел. А в казарме его ждал сюрприз. Когда он вошел, то увидел, что на его кровати слева сидели пять или шесть солдат. Сосед Ветрова по койке громко, четко выговаривая слова, читал письмо Маринки, адресованное Ветрову. За прошедшее время он получил от нее не менее десятка писем, но, не читая, складывал в тумбочку. И вот его сосед рядовой Охотин громко, для собравшихся, читает сокровенные слова Марины:

«Знаешь, Рома, мне уже начинает надоедать в каждом безответном своем письме писать тебе, что я ни в чем перед тобой не виновата. Все, что было на даче у Конюховых, было желанием немного позлить тебя — не более. Ты же совершенно не обращал на меня никакого внимания. Вот я и злилась! Но это была не злость, а любовь к тебе. Глупый, ты даже не представляешь, как мне тяжело было куражиться, как я ждала, что ты в конце концов подойдешь ко мне и я брошусь к тебе и при всех обниму и поцелую… Увы, ты поступил иначе — просто уехал. Меня повез домой Толя Конюхов. Не скрою, по дороге и даже когда приехали он пытался приставать ко мне, даже у дома долго из машины не выпускал, но я вырвалась… а затем долго стояла у подъезда, надеялась, что ты уже остыл и придешь…

Ты должен меня понять, я уже вся извелась, не знаю, какое по счету письмо пишу, а тебе все равно. Значит, наши отношения были развлечением молодости? Прости, но я больше не могу. Решила так: не ответишь, значит, это сигнал, что я тебе не нужна, я свободна. Не скрою, Конюхов и сейчас оказывает мне знаки внимания, пытался в любви объясниться. Не обессудь, но если я тебе не нужна, то, возможно, приму его предложение, жизнь действительно коротка и сложна. Я жду от тебя хотя бы словечка, надеюсь, что ответишь. Целую, твоя Марина».

Солдаты загалдели:

— Наверное, клевая деваха!

— Может, с ногами кривыми, если Ветров даже письма не читает…

— А может, ему еще рано о любви думать…

— Нет, он старше нас…

И вдруг все замерли… Они увидели в казарме Ветрова. В смущении солдаты стали расходиться. Охотин лихорадочно сунул письмо в тумбочку и в растерянности начал поправлять постель Ветрова и свою. Роман медленно приближался. Казалось, драка неотвратима, но ситуацию спас дневальный. Он ворвался в казарму и истошно закричал: