Рота - Андрей Константинов Страница 11

Панкевич, который и с однокурсниками-то спорил на ту тему, что солдат бить нельзя (его за это даже Толстовичем называли), сам не понял, как сунул бойцу в рыло. Переживал, похоже, сам больше, чем потерпевший, сам и комбату доложил, причем при остальных офицерах. За этот поступок закрепилась за Панкевичем репутация чуть ли не юродивого. До прокурорского предупреждения дело, конечно, не дошло. Комбат просто влепил Рыдлевке строгий выговор – а куда ему было деваться, если этот малахольный при всех кается. Выговор Панкевич переживал так, что через день, опять же в первый раз в жизни, напился в хлам и опоздал на следующий день на занятия. Комбат, контуженный еще в «первую Чечню», обозвал его «бездельником» (причем «б» заменил на «п») и «алкоголиком, который если уж не умеет пить, то должен говно сосать через тряпочку», и даже грозился добиться разжалования Рыдлевки в младшие лейтенанты. Комбат вообще был крут. До назначения на должность командира батальона он несколько месяцев, неведомо, какими путями, сидел на должности психолога полка. В историю дивизии он вошел нестандартным проведением «психологического практикума» с так называемой «группой риска» – то есть с солдатами, склонными к самовольным отлучкам. Будущий комбат выстроил их всех за казармой, вытащил из кустов задушенную веревкой дворнягу, торжествующе поднял ее перед потенциальными нарушителями и громко рявкнул:

– Смотрите, бляди, кто сбежит, с тем будет то же самое. Р-разойдись!

Очень скоро Левка в полной мере уже мог оценить глубину армейского афоризма: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется», – особенно после того, как получил третий выговор «…за сокрытие, будучи начальником патруля, безобразного поведения прапорщика Пилипчука, подравшегося с собакой».

…За всеми этими неприятностями лейтенант Панкевич и не заметил, как втянулся в службу, а итогом стало то, что итоговую проверку его взвод сдал на «хорошо». Даже по огневой, хотя стреляли в противогазах. Благодарностей Рыдлевке, конечно, никто объявлять не стал, но проверяющий из дивизии назвал его по имени-отчеству: Лев Сергеевич. Солдат Панкевич больше не бил, правда, и совсем не сюсюкал, и был очень удивлен, когда однажды дневальный безо всякой просьбы вдруг принес Левке чай с баранкой и вчерашний номер «Коммерсанта». За год службы дома Левка был четыре раза, причем два из них выпали на «критические дни» у жены. Впрочем, в гарнизоне Рыдлевка тоже не донжуанил, если не считать историю с библиотекаршей-разведенкой – так она сама, можно сказать… Подкармливала, подкармливала Левку бутербродами, а потом докатилась до того, что сама принесла в библиотеку бутылку «Мартини», ну и… Левка-то в библиотеку, вообще-то, за книгами ходил, пристрастился он к чтению, причем, что странно, не детективов, а серьезной литературы.

Выговор с Панкевича снял ко Дню ВДВ новый комбат – прежний из-за скандального адюльтера перевелся в другую часть. За год службы Рыдлевка набрал долгов на четыре тысячи рублей, в том числе за несписанные лыжи и заказанную в Питере фуражку с высоченной тульей.

Старлея Панкевич получил в срок. Звездочку обмыли, как положено, и новый комбат вместо подарка выдал Левке предписание съездить в Петербург на трое суток – за солдатом, не прибывшим из госпиталя. (Комбат не знал, что этого солдата ночью привезут псковские родственники-ларечники, добившиеся у комдива разрешения на открытие еще одной торговой точки -почти впритык к КПП…)

Вот Питер, пожалуй, и перевернул все окончательно в Левкиной душе. Он, выходец из деревни, вообще городов побаивался, а уж Питер-то с его надменно-имперским величием – просто подавил Панкевича. Рыдлевка воочию увидел, что существует и совершенно иная жизнь, совсем не такая, как в казарме. А тут еще встретил он дембельнувшегося однокурсника – ныне бизнесмена, который на радостях потащил его по кабакам и дискотекам… Там Рыдлевка увидел та-а-ких женщин… которые та-а-акое выделывали… С одной Панкевич даже умудрился поиметь грех – к сожалению, только на скамейке в парке, но даже это не помешало ей вести себя настолько раскованно, что старлей даже впал потом в легкую депрессию, поняв о своей супруге неприятную истину – хорошо она умела только стирать да готовить…

Из Питера Панкевич вернулся словно совсем уж малахольным, все время смотрел куда-то мечтательно, а через двое суток написал рапорт в Чечню…

…В Чечне все у него начиналось тоже трудно. Только назначили его на взвод – и подрыв на выезде из Грозного к Алхан-Кале. Рыдлевка очнулся первый раз прямо на месте подрыва, а второй – только через двое суток в медсанбате. Левка лежал, как труп, потом ему скажут, что он «ходил под себя», – сестрам помогал ухаживать за ним шустрый питерский пацаненок по кличке Грызун. Контуры двух худеньких сестричек Левка воспринимал, как в тумане. Почему-то периодически тянуло руку – возле предплечья. Тянуло и все, а он не мог понять, почему. Только на пятые сутки он смог сконцентрироваться и понять, что симпатичная сестра-татарочка сидит прямо на его расправленной ладони. Сидит и ерзает. Такая вот народная терапия. Левка шевельнул пальцами.

– Ожил! – обрадованно закричала татарочка и влепила ему легкую пощечину – чтобы не думал чего лишнего…

Еще неделю Левка отдыхал, вальяжно черпая прямо в койке сгущенку столовой ложкой. Ходил смотреть, как сестрички купаются в неком подобии запруды. Это был целый аттракцион местного значения, где «литерные» места «бронировались» чуть ли не за час – в том числе и местными. Интересно, что в другое время поодаль и рядышком, бывало, постреливали, но когда девки бултыхались в воде – ни разу не раздалось ни одного выстрела…

На родной «бугорок» Левка вернулся вместе с Грызуном – он, оказалось, был из его же роты, только из разведвзвода. Встретили Панкевича хорошо, но вскоре он чуть было не прослыл трусом, когда отказался играть со сверстниками-летехами в «чеченскую рулетку». «Чеченская рулетка» – забавная офицерская игра. Все сидят в палатке, один ввинчивает в гранату взрыватель – на пол-оборота, потом выдергивает чеку и бросает кому-то из соседей, а тот должен успеть вывинтить и отбросить его в сторону. Долгое время такое «развлечение» сходило «господам офицерам» с рук, но потом однажды к «рулеточникам» ворвался ротный, и лейтенант Завьялов получил гранатой без взрывателя по уху. Самохвалов вообще готов был летеху пришибить – еле прапора отбили… Кто-то пустил слушок, что на «казино» навел ротного Панкевич. Левка-то был не при делах, но оправдываться ни перед кем не собирался… Рыдлевка сильно изменился после контузии – когда никто не видел, мог и слезу пустить…

А через неделю после возвращения в строй Левкин взвод в составе роты поехал на спецоперацию, так называли зачистки. Он с двумя бойцами дурнем сунулся в какой-то полуподвал – а там восемь молодых хмурых чеченцев, причем понятно было, что оружие они попрятали в последнюю минуту. Панкевич даже испугаться не успел – один из чеченов обратился к нему с предложением:

– Убери пацанов, старлей, есть базар…

Рыдлевка дал команду бойцам выйти, а сам достал из-под камуфляжа гранату, выдернул чеку и сел, пряча руки под столом. Духи заметили, но виду не показали. Старший из них продолжил «базар».

– Мы – охрана местного трубопровода. Сдаем тебе часть бензина, ты прикрываешь. Понял?