Таежный спрут - Сергей Зверев Страница 10

Оттого и прятался, с головой уйдя в деревенский быт. Латал дом, пристраивал кухоньку, гонял местных «удмуров» с огорода. Через неделю свыкся со своим положением, через месяц привык, через другой прикипел – и к речушке за огородом, и к девчушкам-погодкам – Танечке и Галечке, и к Валентине, сияющей от радости, что есть у нее отныне такой мужик, с которым хоть куда – и не пьет, и не бьет, и не стареет. И в хозяйстве с ним легко, и в постели…

К исходу третьего месяца, на святки, все рухнуло – разом, как не бывало.

Он вошел в дом, красный с морозца, усыпанный снежком, но довольный – ходил на дальнюю околицу к деду Ковригину, договорились с дедом – достроит ему амбар за три мешка картошки без обмана, – а то Валюша мало накопала в сентябре, съели уже. Хотел похвалиться, да не успел.

Все четверо сидели за пустым столом. Растерянная Валентина, девчата – непривычно тихие, а четвертым – какой-то дохлый шкет в фуфайке и бледный, как из гроба. Он старательно прятал глаза. «Не соперник», – определил Туманов, настороженно озирая впалые щеки и изогнутые колесом ноги под столом.

– У нас гости? – предположил он.

Мужичонка сделался совсем мертвым. Сидел, словно в отрубе, и грязным пальцем ковырял стол.

– Пашенька, а это Шура мой приехал… – прижав руку к сердцу, еле выговорила Валентина.

– А он… – начал было Туманов, и осекся. Понял.

Тему мужа старательно избегали. Девчонки про отца успели забыть, да и сама Валентина, если честно… Насколько Туманов был посвящен, его взяли пару лет назад. Бывший учитель истории в Ижевске, в период последнего генсека – невезучий коммерсант, в эпоху Борискиного царства – горе-фермер – на кой он сдался националам? Говорили, много болтает. Может, и так. Как правило, из лагерей не возвращались. Гноили в них, в отличие от сталинских зон, не столь массово (не успели), но качественно. Поэтому возвращение мужа как-то не предугадывалось.

Ситуация, конечно, острая. В чем-то даже не без юмора. Треугольник любовный. Но какой-то кособокий.

– Я понял, – сказал Туманов и не узнал свой голос. – До утра можно пожить?

– Что ты, Пашенька… – испугалась Валентина. – Это же твой дом… – И вдруг заломила руки, заревела в полный голос, а за ней, не понимая, в чем дело, курносики Галюшка с Танечкой, – они во всем копировали мамку (а последнее время – и Туманова, важно надувая щеки и ходя, набычившись). Валентину можно было понять: угодить в такой переплет – это не ослу Буридана меж двух стогов. Эх, ты, жизнь косолапая…

«Откинувшийся» супруг быстро глянул на жену, потом, еще быстрее – на Туманова и зарылся впалыми щеками в ладони, заохал с туберкулезными прохрипами.

– Не трусь, дядя, – строго сказал Туманов. – Моряк ребенка не обидит. Не тот я фрукт.

Он ушел рано утром. Надел свою кожаную курточку не по сезону, пересчитал на дорожку наличность за подкладкой. Рублей оставалось мало, баксов – те же триста, что и в октябре (не истратил, неужто предчувствовал?). Уйти без помпы, впрочем, не удалось. Валентина в старой шубейке на ночную сорочку погналась за ним, зажала за оградкой.

– Паша, Пашенька… – бросилась на шею, стала давиться слезами, вцепилась мертвой хваткой, как в собственную вещь, заголосила, словно он не уходил, а помер.

– Ну всё, всё. – Туманов оторвал ее от себя, оставил в снегу, а сам пошел по улочке – сам не зная куда. Хлопнула дверь, заревели девчонки. Не выдержав напряжения в затылке, он обернулся. Погодки, едва одетые, метались по крыльцу, норовя выскочить за ним. Бледный зэк в треухе хватал их за руки, они вырывались, он опять их хватал…

– Эй, дядя, не пускай девчонок! – заорал Туманов. – Ты мужик или сопля на ветру? Политический гребаный!.. Чтоб ты сдох…

Сплюнул и зашагал, не оглядываясь, увязая по колено в снегу.

Он уедет, он умчится…

Но куда он уедет? Располагая деньгами и документами эфемерного майора ФСБ Налимова (служба была реорганизована в АНБ – Агентство национальной безопасности), он совершенно не представлял, куда направить стопы. В столицу? На родину? В очередную шизофреническую глубинку?.. Шофер грузовичка за последнюю рублевую мелочь согласился добросить до Киргинцево – городка на трассе Кильзень – Большие Сосны. Злой и потрясенный, полтора часа он трясся в машине, тупо слушая, как ревет на все лады метель за окном. В Киргинцево на барахолке отоварил у местной фарцы две сотни баксов, разложил сотенные «националки» по карманам (в ходу еще были «керенки» НПФ с Иваном-«книголюбом», правда, втрое обессиленные) и, подняв воротник, побрел на автовокзал. На безлюдном пустыре, у останков когда-то замороженного строительства, его догнали трое. Он успел обернуться и отступить. Три хари, откровенно бандитские, наезжали без церемоний. Видно, сделка века на толкучке не укрылась от их внимания. И место для реквизиции они выбрали подходящее – в округе ни души.

– Закадрим малютку, – не то утверждая, не то раздумывая, пропищал тощий урка с сыпью на роже.

– Ты не понял, васёк, нет? Вытрясай кошель! – Второй, весь порезанный от залысин до челюсти, вел себя конкретнее, непристойностей не предлагал и держался как старший.

– А будешь петь, фраер… – Третий, выступавший посередине – крепкий малый с оплывшими глазами – выбросил нож.

Туманов отступал к руинам недоделанного строительства – положение для обороны представлялось неважным.

Туманов споткнулся – плита лежала под снегом, да и глаз на затылке он не держал… Двое схватили его за руки, вывернули.

– А ну обмацай его, – распорядился резаный. – У этого васька бабки в каждом кошеле. Сам видел, как он их туда толкал.

– Стоять, – оплывший поднес кончик «пера» к подбородку, руку потянул к карману.

В принципе, это было элементарно, как зайти за угол. Лохи есть лохи. Он и не думал вырываться. Вывернул корпус и плечи навстречу рябому. Урка не сообразил. Оплывший тоже не врубился, хотя и различил агрессивность, но не оценил ее заданности. Он сжал «перо», а сам качнулся корпусом. Того и надо. Правая нога, уже свободная от веса тела, пошла вверх. Классика – это в челюсть, но до челюсти он сегодня не достанет: практики маловато, и противник слишком близок. Всадил стопой в нижние ребра. Под их хруст почти одновременно пошел на дальнейший разворот. Оплывший убрался.

– Цыпа, дай ему кесаря! – взвизгнул старший, заводя руку Туманова высоко за спину.

Рябой ослабил хватку, но «выкидыш» выхватить не успел. Туманов ударил головой – в нос. Опять хруст – на сей раз слабых хрящей. Попутно движение ногой, опять правой – задний удар по коленке старшого. Бабский визг, слезы… Че, парни, не канает масть?

Двое загибались от боли, третий пришел в себя.

– Па-адла!!! – брызжа кровью из перебитого носа, рябой бросился к Туманову с ножом. Тот отбил правой – нож взмыл в небо, – схватил ублюдка за шиворот, доламывая руку, и со всей мощи швырнул тщедушное тельце на прутья арматурины, торчащие из бетона.