Зови меня ястребом - Константин Щипачев

Взятие Дойч-Айлау и населенного пункта Заальфельд имело огромное значение в ходе Восточно-Прусской наступательной операции. В конце января в Москве салютовали в честь отличившихся войск, а в приказе Верховного Главнокомандующего объявлялась благодарность всем частям и соединениям, принимавших участие в этих тяжелейших боях.

Но все это произойдет чуть позже. А пока подкова окружения немецких войск сжималась, и испещренный фортификационными сооружениями полуостровок становился все меньше и меньше. За неделю безостановочного наступления частей Красной Армии было уничтожено огромное количество техники, убито, ранено и взято в плен несколько десятков тысяч солдат и офицеров Вермахта. Строжайшие приказы гитлеровского командования об удержании оборонительных рубежей вокруг Данцига и о борьбе до последней капли крови выполнялись уже не столь рьяно как прежде. Многие из обреченных вояк складывали оружие и сдавались в плен в составе подразделений, а иногда и целых частей.

Тем удивительнее стало событие, произошедшее сразу же после начала масштабного наступления 14 января 1945 года.

Три армии 2-го Белорусского фронта успешно прорвали оборону противника с рожанского плацдарма и устремились на север — к устью Вислы. С сероцкого плацдарма их почин поддержали еще две армии — 65-я и 70-я, усиленные танковыми соединениями. Главный удар приходился на центр излучины Вислы, в район между Быдгощем и крепостью Грудзёндз. Операция развивалась сколь стремительно столь же и успешно: мелкие населенные пункты один за другим переходили под контроль советских войск. И вдруг наступление застопорилось, наткнувшись на сверх упорное сопротивление гарнизона Грудзёндз. Не помогли ни массированная артиллерийская поддержка, ни налет бомбардировщиков, ни прицельный огонь танковых и самоходных орудий…

Здесь надобно отметить следующую особенность поведения противника на последнем этапе войны. По приказу фашистского командования остаткам разбитых частей Вермахта надлежало держаться в «котлах» и даже создавать их сознательно, дабы заставить нас расходовать как можно больше сил и средств на окружение и тем снижать темп наступления. Наши разведки (армейская и фронтовая) добывали достаточно документов и доказательств тому, что Гитлер под страхом смертной казни приказывал военным и гражданским властям превращать населенные пункты в крепости и удерживать их до последнего, что в ряде городов немцы и осуществили. На пути частей 2-го Белорусского фронта таковые встречались не единожды: Торунь, Быдгощ, Бреславль, Кенигсберг… Борьба с гарнизонами укрепленных городов порой принимала самый ожесточенный характер. Однако в каждом подобном случае верх брали логика, здравый смысл и естественное человеческое желание выжить. Пусть не сразу, а спустя три-четыре дня ожесточенного сопротивления, но гарнизон осознавал бессмысленность сопротивления и оставлял укрепленные позиции с поднятыми руками.

Так было до тех пор, пока войска не столкнулись с крепостью Грудзёндз. В первые сутки осады, действия небольшого гарнизона показались обычными: редкая стрельба одиночными в минуты затишья и ураганный пулеметно-минометный огонь для отражения насыщенных пехотных атак. Ничего нового.

Дали отмашку артиллеристам, и те полтора часа молотили снарядами по стенам и крышам зданий. Безрезультатно — пробная атака «царицы полей» захлебнулась под дробный стук десятков «MG-42».

Дважды прилетали бомбардировщики и под низкий гул винтов сыпали свой смертоносный груз. И опять ничего не вышло.

И в тысячный раз, во исполнение приказа Ставки, советским генералам пришлось класть на алтарь несчастную пехоту…

— Пьяные они там, что ли! — в сердцах бросил трубку командир полка. — Авдюхов! Авдюхов, мать твою!!

— Слушаю, товарищ подполковник, — ворвался в блиндаж молоденький старший лейтенант.

— Возьми отделение Лунько и смотайся к Шибаеву. Выясни, что там за чертовщина у них творится?..

Взводному Шибаеву удалось вклиниться в первое кольцо обороны и закрепиться с остатками взвода в полуразрушенном трехэтажном здании. Командир полка перекинул ему часть резерва — около тридцати бойцов с водой и боеприпасами в надежде, что тот продержится на занятой позиции до утра. Но младший лейтенант уже трижды донимал связистов и кричал в трубку о невероятных вещах…

Выскочив из блиндажа, старлей окликнул сержанта Лунько.

— Бери своих людей, пулемет и айда к Шибаеву.

— Что там у него?

— Не знаю. Приказано разобраться…

Возглавляемое офицером и сержантом отделение короткими перебежками устремилось через пустырь к дымившей трехэтажке. Пустырем служила искусственная насыпь, проложенная через широкий ров, затруднявший движение бронетехники и сдерживавший пехотные атаки. За сотню метров до насыпи пришлось залечь — вокруг засвистели пули.

— Пусть пулеметчик прикроет, а мы ползком по двое-трое.

— Понял, — кивнул Лунько.

Справа солидно заработал «дегтярь». Красноармейцы один за другим выползали из-за укрытий и исчезали за неровностями пустыря. Спустя минут двадцать отделение добралось до трехэтажного здания, понеся минимальные потери: рядового Мамаева легко зацепило в руку.

Старший лейтенант Авдюхов осмотрелся…

Со стороны рва подступы к отбитому у немцев дому на всякий случай охранял пост из тех бойцов.

«Толково. И очень похоже на аккуратиста Шибаева», — оценил он. Тронув за плечо чумазого паренька, спросил:

— Где взводный?

— Там, — отчаянным жестом показал он за спину.

Отделение двинулось дальше — на дробный звук автоматных очередей.

— Костя! — узнал со спины младшего лейтенанта Авдюхов.

— Пригнись! — шикнул тот. — Пригнись!

— Что у тебя? Снайперы жизни не дают?

— Если бы снайперы! Тут похлестче дело выходит. Я ж докладывал и ротному, и в батальон… А как связь с ними отрубило — с подполковником разговаривал.

— Он и прислал разобраться. Объясни толком — в чем проблема!

— Сейчас увидишь, — проворчал юный офицер и крикнул своим: — Не стрелять до моей команды!

Через улицу стоял разбитый, изуродованный бомбежками и артобстрелами длинный дом из красного кирпича. Сплошные выбоины, ни одного целого стекла; вместо окон зияют черные дыры. Из-за огромных куч мусора, разбитого бетона и кирпичных обломков появился один немецкий солдат, второй, третий…

Авдюхов невольно прижал голову ближе к земле, нащупал ладонью автомат; прищурившись, вгляделся в фигурки, одетые в форму мышиного цвета.

— Стреляй вон в того крайнего со штурмовой винтовкой, — подсказал Шибаев.