Воздушный стрелок - Клаус Фритцше Страница 55

Прошло менее недели, и впервые бригада получила полный рацион хлеба. Товарищи удивились тому, что с меньшей затратой физических усилий можно было добиться намного большего результата.

Я конкретно не знал, но все это время чувствовал, что за мной ведется специальный надзор. Немецкий командир штрафной роты, очевидно, имевший хорошие отношения с представителями управления лагеря, открыл мне, что надо мной выдана своего рода анафема. Начальник третьего лаготделения (откуда меня выгнали) добился приказа управления лагерной группы — военнопленного Фритцше никогда ни на какую должность больше не пускать.

«Ты старайся как хочешь, лучшей жизни этим не добьешься», — приблизительно так он сформулировал свое мнение о моем положении.

Но такой уж мой характер: проводить время, не добиваясь конкретных успехов? не мог в плену и не могу до сегодняшнего дня. Успех дает мне крылья, успех восстанавливает физические силы и поддерживает психическую уравновешенность. Я им покажу — таким стал мой девиз. И показал.

В один прекрасный весенний день бригада занята разгрузкой с платформы сварных полутораметровых двутавров длиной 18 метров. Задание нелегкое, есть 20 человек «без правой руки», у каждого из них по лому, а бригадир стоит «руки в брюки» и умственно занимается составлением оптимальной технологии перевода этих стропильных ферм с высоты вниз на полосу возле рельсового пути. Бригада стоит, ждет команды.

Надоело мне ждать, кричу: «Ломы берите, всем наверх, на вагон!»

Сам остался внизу, даю команды, и ферма за фермой спускаются вниз. Недалеко от места события стоит гражданин, наблюдает ход событий. Стоит, не двигается. Делаем перерыв покурить. Тот гражданин приближается и обращается ко мне на немецком:

— Du Brigadier? (Ты бригадир?)

— Нет, бригадир вот там, — отвечаю на русском.

— А ты почему не бригадир?

— Провинился я в сфере политработы.

— Это же не причина исключить человека из трудовой сферы.

Качает головой, уходит. Продолжаем работу. Разгрузку кончаем сравнительно быстро, а вижу, что тот гражданин еще три раза подходит, смотрит, уходит. Работа закончена. Выполнение нормы на 100 % есть, сидим, курим. Опять идет наблюдатель.

— Результат хороший, — говорит, — даже вагон с рельсов не спрыгнул. Скажу нормировщику, чтоб 120 % вам выписал. Но, давайте познакомимся. Я, Кабузенко Николай Порфирьевич, начальник базы трофейного оборудования. Ты по-русски читать, писать умеешь?

— Умею без гарантии безошибочного соблюдения правил правописания.

— Образование какое?

— Гимназию окончил.

— Будешь бригадиром.

— Не забывайте политическую опалу!

— Ерунда! Между заводом и управлением лагерей заключен контракт о предоставлении рабочей силы. В контракте между прочим установлено, что управление завода имеет полное право выбирать способных, по их мнению, ответственных лиц военнопленных в бригадиры и на прочие специальные должности.

Ошибается он, думаю, политическую анафему производственнику не прорвать. На самом деле ошибся я. Вернулся с работы в лагерь, а на следующий день меня ведут в помещение немецкого старшего лагеря. Сидящий там советский офицер (начальник по труду, как выяснилось позже) обращается ко мне: «Вы что там на заводе сотворили, бунт, что ли?»

Оказалось, я нахожусь между двумя фронтами. Хорошего из такого положения, как правило, не выходит. Что мне ответить? Лучше всего молчать. Удивляюсь дружелюбному тону разговора: «Бригада № 426 наихудшая в лагере по выполнению норм. Вам задание поправить положение. Назначаетесь бригадиром. Успеха не будет, пошлем вас обратно в особый режим». Обращаясь к старшему лагеря, продолжает: «Отведите ему койку в общем корпусе».

Вот вместо трех месяцев особого режима за мной остался один. Вернуться туда нельзя. Старший просит меня пойти с ним, идем вокруг корпуса, заходим в небольшое помещение с одноярусными койками, показывает мне свободную и говорит: — «Вот твое место жительства. Здесь уютно, но предупреждаю, капитан Глазунов назначен начальником лагеря. Если он тебя поймает в этом помещении, плохо тебе будет».

За всю свою жизнь я не мог выяснить, кто в этом чужом лагере был моим покровителем и зачем выбрал именно меня для опеки. Кто-то руководил этим театром, а я, наивный юноша, просто не понимал, в какой пьесе какую роль играю.

Откуда старший знал о враждебности ко мне капитана Глазунова, кто ему приказал разместить меня в жилом помещении поваров, не знаю. Существовала в лагерях Горьковской области своего рода мафия сталинградцев (пленные армии Паулюса), которая перед членами ставила задачу помогать другим пострадавшим. Многие влиятельные должности в лагерях занимали именно сталинградцы. Поэтому предполагаю, что меня считали своим человеком. До центра управления этого тайного союза меня не допускали, и желания познакомиться у меня не было. Тем самым начался самый интересный, самый поучительный и самый приятный для меня период военного плена.

На следующее утро у проходной завода встречает нас Николай Порфирьевич Кабузенко. Вызывает бригадиров и раздает наряды на разгрузку вновь прибывших вагонов, наряды с указанием места стоянки и номера вагона. Впервые он так поступил. До сих пор назывались только число вагонов и место разгрузки с тем результатом, что бригадиры выбирали более легкий и несложный груз в результате своего рода рукопашного боя. Увидел «свой» вагон и знаю, что, несомненно, несложный груз. Опять крупные двутавры. Обсудили технологию разгрузки, взялись за работу. Но судьба лишний раз мне показала, кто именно ведает делом.

Поднялись на груз, 20 человек стоят с ломом каждый, и, по команде чередуясь, одни ставят острие лома в щель и кантуют, другие всовывают ломы поглубже и повторяют этот прием, пока ферма не опрокидывается и по скату из шпал скользит вниз.

Ребята не сосредотачиваются, разговаривают меж собой, команд не слушают. Стою с ними в шеренге беспомощный. Решаю спуститься вниз и командовать, имея общий обзор. Решился я и спрыгнул, но какая-то нереальная сила зацепилась за правую мою ногу, и головой вниз падаю с высоты двух с половиной метров. Успеваю защитить лицо предплечьями, прежде чем ударяюсь в грунт.

Острая боль режет спину, лежу и дышать не могу. Хочется вдохнуть воздух, но не могу. Очень медленно возвращаются нормальные функции организма, и, как ни странно, могу встать и ходить. Осматриваю место падения, и вмиг встает передо мной цыганка-предсказательница. Падая, лбом миновал острую стальную кромку двутавра на расстоянии не более пяти сантиметров. Что она предсказала? Счастливое спасение от глубокого несчастья или, скажем, опасности. Ангел-хранитель подлетел поздно, но все-таки вовремя. Спина пострадала, с болью возился я два-три года, а сегодня в возрасте 75 лет, горжусь тем, что позвоночник мой совершенно свободен от любых дефектов. Счастье!