Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин Страница 33

Хотя летчики и не делились с нами своими секретами, но я догадывался, что они готовятся к побегу. Дело в том, что когда летчиков водили на допрос в комендатуру лагеря, то в ожидании своей очереди к коменданту они обнаружили большой ящик в углу коридора, где стояли. Из любопытства им удалось его открыть и обнаружить там большое количество различных предметов, отобранных у пленных. Там были ножи, финки и другие предметы. С большой предосторожностью они взяли из этого ящика нож и еще кое-что, например клещи и два напильника. Все это они попрятали в воротниках своих комбинезонов.

Однажды я также увидел, как они прятали белые простыни, которые где-то достали через пленных общего лагеря. Тогда я понял, что из простыней они хотят сделать маскировочные халаты и действительно готовятся к побегу.

Гитлеровская комендатура лагеря среди пленных нашего барака вела большую пропагандистскую работу. Они нам все время приносили фашистские журналы, изданные на русском и немецком языках. Снабжали нас различными брошюрами, порочащими нашу советскую действительность, руководителей партии и правительства. Среди всей этой антисоветской пропаганды особенно выделялся один из журналов, который издавался, по всей видимости, в оккупированном гитлеровцами Смоленске. Он по своему виду был похож на наш сатирический журнал «Крокодил». Название журнала я теперь не помню, но особенно мне запомнился один из номеров его. На обложке был изображен паровоз и несколько вагонов, на всех парах идущий к пропасти, изображенной перед ним. В паровозе и в вагонах в сильно искаженном виде были изображены наши руководители партии и правительства, которые выглядывали из окон вагонов и паровоза. Внизу под этой злобной карикатурой стояла надпись: «Конец Советской власти».

Кроме антисоветских журналов и различных книжонок, комендатура лагеря также повесила на стене нашего барака плакат. На нем были изображены запряженные в ярмо крестьянин и рабочий, с огромным трудом тащившие повозку, на которой было написано «Советская власть». Так гитлеровские пропагандисты пытались нас уверить в том, что Советская власть — это ярмо на шее наших соотечественников. Эта злобная пропаганда гитлеровцев против нашей Советской власти вызывала среди нас, военнопленных, еще большее озлобление и ненависть к оккупантам, ко всем полицаям и всякого рода прислужникам.

Неподалеку от нашего барака, на территории лагеря, висел еще один плакат, призывающий военнопленных вступать в «Русскую народную освободительную армию». А в барак стал очень часто заходить комендант, который, хорошо владея русским языком, пытался обработать наших летчиков и командный состав. Он всячески заигрывал с ними. Особенно это происходило в дни, когда на Сталинградском фронте положение окруженных немецких войск стало безнадежным. В эти дни комендант сам принес нам ведро квашеной капусты и сказал:

— Хлопцы, я тут вам принес капусты, заряжайтесь витаминами.

Но с агитацией у этого коменданта ничего не получилось. Наши ребята оказались стойкими и не поддались этой фашистской агитации. В армию генерала Власова никто не пошел. Озлобленные гитлеровцы решили разделаться с нами, но об этом я напишу несколько позже.

Однажды ночью, это было примерно в конце декабря 1942 года, нашей бомбардировочной авиацией был совершен налет на Смоленск. Мы наблюдали, как в стороне железнодорожной станции рвались бомбы и горели склады, а может быть, и цистерны с горючим. Кто-то из нас не выдержал и закричал в сторону наших летчиков: «Ребята! Давайте, рубаните по нашему лагерю и освободите нас!»

Наступил 1943 год. Подготовка к побегу у летчиков подходила к завершению, и они решили бежать в конце января. В одну из безлунных ночей они намеревались клещами оборвать колючую проволоку, опоясывающую барак, преодолев первую преграду, а затем, таким же образом пройдя и внешнюю ограду лагеря, выбраться на волю.

Насколько был бы успешным этот побег в зимнее время даже в маскировочных халатах, трудно сказать. Но побег летчикам совершить не удалось. Почти накануне, 21 января 1943 года, в наш барак неожиданно пришла большая группа немецких солдат. Офицер, возглавляющий эту группу, приказал всем нам выйти из барака и построиться. Немцы нас пересчитали, под усиленной охраной повели на железнодорожную станцию Смоленска и посадили в товарный вагон. Нас было 25 человек. Я внимательно осмотрел вагон. Внутри него стояла чугунная печка, но нар не было. Окна были опутаны колючей проволокой, но не закрыты.

Немецкий офицер, стоящий напротив двери нашего вагона, обратился к нам по-русски с такой речью:

— Ребята! Я вас буду сопровождать до города Лодзь. Там вы будете работать на фабриках и заводах. Вас будут хорошо кормить и одевать в спецодежду. Очень прошу вас, не пытайтесь по дороге совершать побега, так как, кого мы словим, расстреляем. Я всю дорогу до Лодзя обещаю вас хорошо кормить из солдатской столовой. Если вас привезу в Лодзь, то германское командование обещало дать мне отпуск в Берлин. Там живут мои родственники, которых я еще не видел, так как родился и жил в России в автономной области немцев Поволжья.

Мы поняли, почему он так хорошо говорит по-русски. Мои товарищи молча слушали это выступление, но ничего не ответили ему. Я же решил его успокоить. Подойдя поближе к двери вагона, сказал:

— Господин офицер! Мы вам обещаем не пытаться бежать из вагона. Везите нас туда, куда вам приказано. Можете не беспокоиться, сейчас зима, мороз, куда же побежишь в такую стужу. Смотрите, как я плохо одет. Я же замерзну в этих снегах, поэтому не волнуйтесь. Вы нас всех благополучно привезете в этот Лодзь.

Совсем не знаю, что в это время думали наши летчики о моем выступлении. Возможно, они меня осуждали, а может быть, догадывались о моем истинном желании. Я же думал совсем о другом: мечтал бежать из этого вагона, но как это сделать, еще не знал.

Посмотрев на мою рваную телогрейку, хлопчатобумажные брюки, порванные во многих местах, кирзовый и какой-то неопределенной формы самодельный сапог из старой шинели на раненой ноге, а также летнюю кепку, сидящую чуть ли не на затылке, офицер сказал:

— Ну, хорошо, значит, договорились.

— Господин офицер! А вы не можете вон ту реечку подать, она нам пригодится для растопки печки, — попросил его Голиков Александр, стоящий рядом со мной в дверях вагона.

Немецкий офицер крикнул стрелочнице, чтобы она подала нам эту длинную деревянную рейку, лежащую на путях. Женщина не только подала нам ее, но еще дополнительно принесла дров и каменного угля.

Немецкие солдаты закрыли дверь вагона и накинули накладку дверного запора, но почему-то дверь запирать на замок не стали. Офицер и солдаты, сопровождавшие нас, сели в соседний вагон. Стало уже вечереть, и поезд тронулся на запад в сторону Орши.

В вагоне было почти темно, и только из маленьких окон к нам в вагон пробивался слабый свет уходящего дня. Под нами гремели колеса вагонов, иногда поскрипывая на железнодорожных стрелках. Мы все находились в каком-то горестном оцепенении и молчали, думая каждый о своем. И вдруг кто-то из летчиков нарушил тишину:

— А вы знаете, друзья, нас немцы везут в лагерь смерти. В городе Лодзь, в Польше, имеется большой лагерь, в котором немцы истребляют всех военнопленных и главным образом командный состав Красной Армии. Вот туда нас и везут. Надо спасаться, пока не поздно.