Последние солдаты империи - Евгений Авдиенко Страница 30

Через два дня Брусилов прислал Маннергейму письмо, в котором выражалось полное одобрение его плана, и советовал барону лично и незамедлительно установить с великим князем более тесный контакт и самолично нанести тому визит.

– Большего он, как видно, сделать не мог, – решил для себя Маннергейм и в сопровождении конвойного взвода ахтырцев направился в Кавказскую туземную дивизию.

* * *

У Михаила Александровича Романова отношения со своим великодержавным старшим братом Николаем в разные периоды жизни складывались по-разному и не всегда отражали те истинные добрые чувства, которые оба брата питали друг к другу с детских лет и до самой смерти. Внешне совершенно не похожие, оба старших сына Александра III обладали схожим мировоззрением и взглядами на российское государственное устройство. И, наверное, поэтому, когда в 1912-м Николай II крайне резко отозвался о тайном бракосочетании Михаила с Натальей Сергеевной Вульферт, урожденной графиней Шереметьевой, и приказал лишить брата всех претензий на российский престол, великий князь Михаил Александрович с пониманием воспринял эту реакцию.

Два года продолжалась опала. Два года Николай II не хотел ни видеть, ни слышать своего некогда горячо любимого брата, и только начавшаяся война да давление императрицы заставили государя сменить гнев на милость. Михаил Александрович был приглашен на прием и под молчаливое одобрение Александры Федоровны получил под руку только что сформированную Кавказскую туземную дивизию, а также полное отпущение грехов и прежнее расположение царствующей семьи.

Через месяц прибыв с дивизией на фронт в 8-ю армию генерала Брусилова, Михаил Александрович, без высокомерия и жеманства, немедленно поспешил с представлением к командующему, справедливо считая, что субординация и дисциплина в армии находятся выше всех рангов и фамилий. Но Брусилов был опытным царедворцем. Закрепив за «Дикой дивизией» сравнительно небольшой участок фронта, он предоставил великому князю полную свободу действий, что сразу же неблагоприятно отразилось не только на отношениях с соседями, но и на душевном расположении самого Михаила Александровича, который, чувствуя образовавшуюся вокруг себя пустоту, от нечего делать стал регулярно совершать со своими черкесами дерзкие по замыслу, но совершенно не эффективные по результату, вылазки в тыл противника.

Приказ Брусилова оказать содействие дивизии барона Маннергейма застал Михаила Александровича как раз за подготовкой очередного рейда. Обрадовавшись, что о нем вспомнили, великий князь, отложив в сторону план очередного набега на австрийцев, сразу же засобирался к своему соседу, которого он знал по службе в гвардии.

Но Маннергейм опередил великого князя и чуть было не поплатился за свою беспечность. Чечены охранно-конвойной сотни, едва заметив подходящий на рысях взвод ахтырцев, которых они поначалу приняли за австрийских драгун, молча сорвались с места и, обнажив сабли бешеным галопом понеслись в сторону незваных гостей.

Маннергейм сперва опешил от такого приема, но затем, догадавшись, в чем дело, сбросил на землю свою бурку, приказал гусарам остановиться и вложить шашки в ножны.

Когда до барона и стоявших рядом с ним гусар осталось чуть более пятидесяти метров, головорезы великого князя наконец-то разглядели золотые эполеты Маннергейма и так же молча, круто развернувшись, не сбавляя скорости, понеслись на свои исходные позиции. А оторопевшие от этого безумного представления и Маннергейм, и гусары еще несколько минут стояли и смотрели вслед всадникам, только теперь в полной мере понимая, почему с недавнего времени во всех приказах и донесениях эта дивизия стала именоваться «Дикой».