Тропа обреченных - Юрий Семенов Страница 22

Как же неузнаваемо может перемениться человек, окажись он на самом что ни на есть своем месте в деле! Его прямо-таки не узнать становится, преобразится весь. Точно так переменился лейтенант Проскура с той минуты, когда усвоил свою предстоящую роль: пойдет с паролем в дом, где последний раз был Скворец — связной Угара, чудом оставшийся в живых, о чем пока ни одна бандитская душа не знала.

Не пришлось капитану Чурину возиться — натаскивать Проскуру, избравшего себе неброскую «бандитскую» кличку Прок, что, по его разумению, означало: будет работать впрок. Экипировавшись, он явился в кабинет Чурина, оглядел углы, пошарил на столе, спросил властно:

— Ты, дядько Пересядько, чего зенки таращишь: не признал? — Приблизился вплотную к капитану: — Не узнаешь?.. А со Скворцом тоже не признал бы? И колбасы не отряжал нам прошлый раз?.. Блохи водятся в доме?

Чурин вспомнил пароль, упоминавшийся в показаниях арестованного бандита, принял игру лейтенанта, ответил:

— Есть блохи малость, к лету разведутся.

— Летних мы еще успеем покормить. Дай-ка сперва пожрать, — придвинул он к столу стул, сел и повысил голос: — Я кому сказал, шевелись!

— Туточки, подам… и сальца, и колбаски, — двинулся из-за стола Чурин, а сам рукой показывает, дескать, присаживайся к столу по-настоящему.

— Да не тревожьтесь, товарищ капитан, надо будет, котел каши съем, чтоб убедить, какой голодный.

Чурин в это время придирчиво оглядел Проскуру и вдруг, ухватив его за плечи, энергично предложил:

— Распрямись-ка, не сутулься, чтоб грудь колесом!.. Свысока гляди. А то как затюканный писарчук… Во!.. Губы подбери. Ты, Паша, все время на физиономии эту маску держи… Сыграл ты экспромтом ничего.

Ночь пришла морозная и сырая, какие нередко бывают по весне на Волыни, с промозглым, пронизывающим ветром над подледенелой землей.

Холодно и неуютно на ней Проскуре — Проку. Он затаился с подветренной стороны за стожком, откуда видно было входное крыльцо с навесом в хате Кули, Незамеченным нельзя ни войти в дом, ни выйти из него.

Время медленно ползло к полуночи. Одетый в простой хлопчатобумажный пиджачок и тонкие штаны, он весь продрог.

Но войти в хату Кули раньше полуночи Скворец не велел. Точность — пароль Угара, сам ли он приходил или являлись от его имени.

Проскуре поручили установить контакт с Ганной Кулей потому, что она, бесспорно, была связной районного главаря. С нею поддерживал контакт захваченный Скворец, который рассказал о симпатии молодой женщины к Угару, дав понять, что для него она сделает все, что может. О конкретной роли Кули в пособничестве бандитам Скворец умолчал, ответив всего лишь: «Да что попросишь, то и сделает». И проговорился о двух «грипсах», взятых то ли в тайнике, то ли у Кули. Скорее всего, у нее, иначе зачем бы он заходил в хату. Угар не пошел за ним, это Скворец подтвердил.

В условленный час Прок не спеша пошел к хате. Как было подсказано Скворцом, постучал по раме среднего окна и стал ждать.

Павел Гаврилович видел, как слегка дернулась занавеска, донесся ответный стук в стекло, — значит, все шло как надо, и он уверенно направился к двери. Ее открыли, ни о чем не спрашивая.

— Проходи! — вяло произнесла хозяйка.

— Кто дома? — гортанно прогудел Проскура, переступив порог.

— Никого. Не греми, — пропустила она его и заперла двери.

В маленькой комнатенке горела лампадка. Лики образов смотрели на вошедшего отрешенно.

Куля встала в проходе, худенькая, с хитровато настороженными глазами.

— Я — Прок. От Рыси. Разобраться пришел.

— Не знаю я ни Прока, ни Рыси. До разборов твоих мне дела нет. — И она сложила руки на груди, подчеркивая полное безразличие.

— Я назвал себя, чтоб знала, — подошел к ней Павел Гаврилович. — А разбираться с тобой буду по делу, к которому причастна. Почему, к примеру, после твоей хаты на Угара и его хлопцев налетели чекисты? Где они их прихватили, надеюсь, знаешь?

— Кого таких? — равнодушным тоном спросила Ганна и вдруг резко: — Что молча переступил порог?

Проскура понял, что допустил промашку — не досказал пароль.

— Здравствовать дому твоему пожелать успею, прежде гибель братов уяснить хочу, — ответил он.

— Так бы и сказал…

— Это уж ты меня не учи. Отвечай! Куда от тебя пошел Скворец в последний раз?

— Мне это знать ни к чему.

— Что тебе известно и что говорят в Рушниковке об убитых чекистами на церкви?

— Поболтали и перестали… Видел кто-то Угара, «ястребки» мечутся, ко мне приходил Филимон с оравой, шарили тут. А ничего, с тем и ушли.

— О чем спрашивали?

— «Где бандит?» — орал Филимон — и винтовку мне под нос.

— И что ты ответила?

— Ничего не ответила, он поорал да и перестал.

— Кому ты говорила, что Скворец был у тебя?

Ганна сощурилась и посмотрела колюче.

— Какие права у тебя, чтобы допрашивать меня? — больше упрекнула, чем спросила она. — Что надо? Говори и уматывай!

Проскура взял ее за плечи и усадил на стул с подчеркнутой деликатностью.

— Я еще не решил, голубушка, с собой тебя взять или тут оставить. Может быть, и тащить-то тебя нет смысла. Поняла?

— Я ничего не знаю. Скворец пришел и ушел, куда — они не говорят, всем известно.

— Но ведь от тебя ушли, забрались на отсидку в церковь, никто их не видел. Как же чекисты разнюхали?

— Это их надо спросить. Я надежно выручала всегда…

— Кто приходил к тебе после Скворца до рассвета в тот день? — жестче спросил Проскура и ухватил Кулю за руку.

— Игнат был… ой, я его по-старому, ну, Шпигарь приходил.

— Шпигарь?! — повторил Проскура, скрыв улыбку. — Зачем он приходил? У него же завтра со Скворцом намечена встреча у тебя тут.