Красная луна - Бенджамин Перси Страница 84

Мириам не оставляет ощущение, что кто-то следует за ней по пятам. Она не расстается с ножом или пистолетом, часто внезапно останавливается на углу улицы или в дверях кафе. Ночью окно в мотеле превращается в черный блестящий глаз, и Мириам всегда задергивает занавески и берет с собой в постель пистолет. Это ее нынешний любовник, оставляющий на подушке запах оружейной смазки.

Как-то метамфетаминщик назвал ее лапочкой, а она показала ему средний палец. Тогда он крикнул: «Шлюха», а на следующий день левое переднее колесо у «рамчарджера» оказалось исполосованным. Мириам идет прямо в комнату к мерзавцу и вышибает ногой дверь. Он плещется в ванной. Отважная женщина бьет его головой о зеркало, лупит по спине крышкой от бачка и предупреждает: вздумаешь еще раз сунуться — тебе конец.

Мириам привычно ставит машину возле супермаркета, опускает стекло и смотрит на тюрьму. Ей самой неясно, что именно она высматривает, но сейчас больше заняться все равно нечем. Где-то там внутри — муж. «От тебя хорошо пахнет» — это было первое, что он ей сказал. Не заготовленная фраза — говорил что думал, ноздри его тогда вовсю раздувались. Джереми всегда был таким — прямолинейным, агрессивным, целеустремленным. Именно поэтому из него получился такой хороший лидер. И такой плохой муж. Мириам шла за ним все эти годы. И даже сейчас ничего не изменилось: его интересы — это по-прежнему и ее интересы тоже.

Однажды они лежали рядышком на матрасе. Дело происходило еще в колледже Уильяма Арчера, они тогда только начали встречаться. Джереми сказал, что займется с ней любовью, и точка.

— Ты всегда получаешь, что хочешь? — поинтересовалась Мириам.

— В основном.

— Я тоже, — ответила тогда она, схватила Джереми за воротник рубашки и притянула к себе.

Точно так же, как во время занятий любовью, она чувствовала себя на его лекциях, на собраниях, где он ораторствовал: словно внутри, согревая ее, вызревал огромный сияющий шар энергии. Да и с остальными происходило абсолютно то же самое: Мириам видела это по их глазам. Но иногда она уставала от лозунгов, ей так недоставало обычной жизни, обычных разговоров. Что-нибудь вроде «покрась крыльцо», «надо подстричь лужайку». Футбольные матчи, походы в парк в окружении малышни, барбекю на заднем дворе в обществе соседей. А потом умерла дочь. И сияющий шар внутри Мириам, который подпитывал ее столько лет, рассыпался на сотню черных осколков, словно перегорела лампочка.

Сегодня у нее десятимильная пробежка. В воздухе висит дождевая взвесь. Ветер с залива пахнет водорослями и дохлой рыбой. На облетевшем дереве расселись вороны, будто гигантские отравленные плоды. При ее приближении птицы разлетаются, кружась и хлопая крыльями.

Мириам добирается до мотеля, ноги отяжелели, дыхание вырывается из груди с трудом. Она вставляет ключ в замок и проверяет пол перед дверью. На крыльце у нее стоит жестянка с тальком, и, выходя на улицу, она каждый раз рассыпает его перед дверью. На случай прихода непрошеных гостей. Но вроде бы все в порядке.

Мириам стягивает спортивный костюм и, оставшись голышом, потягивается. В ванной смотрит на свое отражение. Нос покраснел. Ничего, сейчас она согреется под горячим душем. Шторка в ванной такая же оранжевая, как и ковер в комнате. Женщина отдергивает ее в сторону. В ванне ее поджидает великан Магог.

Она ликан, и она очень стара. Длинное серое одеяние спадает до земли, старуха больше похожа не на человека, а на изогнутую ветку или покосившийся каменный столб. Несколько седых прядей выбились из-под платка, их треплет ветер. Идет она медленно, кое-где под ногами хрустит снег, кое-где ноги ступают по голой земле. На одном плече — колчан со стрелами, на другом — ясеневый лук. Позади трусит запряженная в сани собака, длинноногая, с толстым загривком и острой волчьей мордой. В санях — белоснежные кролики. Совсем скоро их освежуют и пустят в похлебку, каждый кусочек мяса, каждая жилка пойдут в дело. Некоторых старуха подстрелила из лука, а некоторые попались в силки. Окровавленный белый мех странно сочетается с открывшейся перед ней картиной. Она останавливается, а пес принимается скулить.

Женщина вышла к месту стычки из бокового ответвления ущелья. Она долгое время вглядывается в следы побоища. Вездеходы и бронемашины до сих пор еще дымятся. Значит, случилось все совсем недавно. Скальные стены в следах от пуль и ракет, на камне то здесь, то там остались черные разводы. Порыв ветра доносит запах горелой плоти и паленой резины, и собака снова принимается скулить. Повсюду валяются изломанные неподвижные трупы.

Старуха подходит ближе. Снег усыпан блестящими гильзами. Она достает из потайного кармана нож. Осматривает один труп, потом второй. Торопливо разрезая застежки и пуговицы, шарит по карманам: что-то отбрасывает в сторону, что-то складывает в сани. Патроны, спички, ножи, походные аптечки, салфетки, пояса, фляги, бинокли. Вот солдат с наполовину развороченной головой, другой улыбается, а у самого грудь и живот изрешечены пулями. Еще один пытался отползти подальше, и за ним, как за улиткой, футов на тридцать тянется липкий кроваво-красный след.

А этот лежит на спине, широко раскинув руки и ноги. Пес взвизгивает и принимается разрывать снег рядом с его головой. На лице у солдата защитные очки, оно все перепачкано сажей и кровью. Совсем еще мальчик. Плечо разворочено, и не ясно, пуля туда попала или осколок. Шлема нет, и одного ботинка тоже. Женщина опускается на колени и снимает кожаную рукавицу, обшитую кроличьим мехом. Костлявой, усыпанной пятнами рукой сдергивает с парнишки черные очки. Глаза его полузакрыты: может, жив?

Она залезает под воротник и пытается нащупать пульс. И тут вдруг его глаза на краткое мгновение распахиваются. Если бы старуха не вглядывалась так внимательно, то ничего бы не заметила. Она встает и оглядывается по сторонам: нет ли кого в ущелье. Солнце играет на лезвии ее ножа.