Дорога затмения - Челси Куинн Ярбро Страница 61

Сгий Жел-ри кивнул, но лицо его было хмурым.

— Я обдумаю это. — Он огладил свои одежды и встал. — Полагаю, сейчас мне лучше уйти. Я еще увижусь с тобой до отъезда. — Воцарилось молчание. — Ты не обязан заботиться обо мне.

— Как и ты обо мне, — сказал Сен-Жермен и коротко поклонился.

На поклон, помедлив, ответили.

— Я не забуду тебя.

Скрипнула дверь, Сен-Жермен остался один, толпа внизу все кричала.

Она продолжала кричать и когда пришел Руджиеро, чтобы снести последние вещи вниз.

— Ну что у тебя? — спросил Сен-Жермен.

— Проводники готовы нас взять и даже выделят лишнего пони. Думаю, когда наши пути разойдутся, мы сможем у них его откупить.

— Превосходно, — кивнул Сен-Жермен, подходя к маленькому, уже остывшему атанору. Дверца тигля долго не подавалась, пришлось ударить ее кулаком. — Золота много не получилось, но этого, — он протянул слуге горстку тускло мерцающих крошечных слитков, — хватит, чтобы расплатиться за пони и за переход. Остались у нас какие-нибудь деньги?

— Пять связок медных и латунных монет и еще две связки — одна золотом, одна серебром. Короче, не густо.

На деле сумма была значительной, но меньшей, чем те, какими они привыкли распоряжаться.

— Придется расходовать драгоценные камни. Их у нас тоже не много. — Сен-Жермен подошел к окну и посмотрел на горы. — В Ширазе у нас не будет проблем. Там дом, там отличная лаборатория, а в стены встроены надежные тайники, где кое-что припрятано про запас. — Он звонко прищелкнул пальцами и встряхнулся. — А до тех пор попробуем экономить.

— Конечно, хозяин, — кивнул Руджиеро. — Я заберу обе корзины. Потом вернусь за пергаментом и атанором.

— Оставь их, — сказал Сен-Жермен. — Атанор в пути бесполезен, а пособие… пусть его изучают ламы. Надо же им хоть как-то расширять кругозор.

Праздничный пир в монастыре Бья-граб Ме-лонг йе-шиз растянулся на всю ночь. Сен-Жермен в своей келье корпел над тибетскими текстами, переводя их на греческий и латынь.

Наутро последние отголоски веселья угасли. Ламы в пышных цветных одеяниях заполонили весь внутренний двор. Там вращались молитвенные колеса и звучали тягучие песнопения, время от времени какой-нибудь служка — всегда неожиданно — бил в большой монастырский гонг. Вечером к собравшимся вышел Сгий Жел-ри. Он произнес короткое наставление, призывавшее верующих не вмешиваться в чужие дела, преследуя личные цели.

— Слишком прямолинейно, — заключил Руджиеро, прослушав наставление до конца. — Возможно, я не все уловил, но, похоже, малыш метил в монастырского настоятеля.

Сен-Жермен промолчал.

— Мальчика ожидает трудная жизнь, — продолжил слуга, не смущаясь молчанием господина. — Когда умер мой сын, я радовался, что ему не придется страдать. Что ощущают родители такого ребенка?

— Он ведь не умер, — пробормотал Сен-Жермен.

— Не умер, но для своих близких он все равно что мертв.

Ночью верующие постились, но Сен-Жермен счел возможным подкрепиться перед дорогой, поскольку к нему пришла Бдеп-ипа. Их ласки не отличались особенной пылкостью, однако это не имело значения. Женщина, задыхаясь от сладостных спазмов, кажется, даже и не заметила, как с нее взяли обычную дань.

Перед рассветом Сен-Жермен в последний раз прошелся по коридорам монастыря Бья-граб Ме-лонг йе-шиз. Пони были уже навьючены, за ними приглядывал Руджиеро, осталось лишь прихватить кое-какую одежду и небольшой дорожный тючок.

От сдвоенных комнат, где он проживал, веяло отчуждением. Опустев, они вновь превратились в монашеские клетушки, безликие и не способные пробудить в покидающем их постояльце даже намек на какое-то сожаление. Нетерпеливым движением подхватив два тяжелых, подбитых мехом плаща, Сен-Жермен перекинул их через руку и уже потянулся к тючку, когда за спиной его послышался легкий шелест.

В дверях стоял Сгий Жел-ри.

— Я говорил, что увижусь с тобой до отъезда.

— Да, говорил, — улыбнулся Сен-Жермен. — Но я думал, ты выйдешь во двор.

— Нет. Мне приятней проститься с тобой в тишине, чем среди сутолоки и суеты, натыкаясь на недовольные взгляды. Настоятель после вчерашнего просто кипит, есть и другие. — Мальчик медленно пересек комнату и, зевнув, опустился на возвышение. Выглядел он неважно, под глазами пряталась синева.

— Ты отдыхал в эти дни? — Сен-Жермен сел на скамью, сочувственно посматривая на гостя и внутренне возмущаясь, что фанатичным монахам не приходит в голову его поберечь.

— Очень мало. Все празднества одинаковы. — Сгий Жел-ри сонно сморгнул и выпрямился, пытаясь взбодриться. — У меня есть кое-что для тебя.

— Для меня? Но мне ничего не нужно. Я и так загостился у вас.

— Не возражай. Я все обдумал и сделаю то, что хочу. — Мальчик порылся в складках своего широкого одеяния. — Это не от ламасерии. Это моя собственность и мой дар тебе. — В худенькой детской руке поблескивала небольшая статуэтка богини Тары — бодхисатвы Сгроль-ма Дкар-мо. Богиня сидела на корточках, воздев левую руку над головой и простирая правую к людям. На лбу, ладонях и даже на подошвах ее босых ног виднелись нарисованные синей краской глаза, символизируя чистоту помыслов бодхисатвы.

— Искупительница, — прошептал Сен-Жермен, принимая у мальчика статуэтку. Грудь его стеснило волнение, он вспомнил маленькую молельню, ночь и детские, сложенные чашей ладони…

— Пусть она будет с тобой, — сказал Сгий Жел-ри, вставая. — Мы ведь уже не встретимся в этой жизни. У тебя будет повод вспоминать обо мне.

— Для этого мне не нужна бронзовая отливка, — с нежностью в голосе возразил Сен-Жермен.

— Все равно забери ее. — Сгий Жел-ри поклонился. — Я мог бы сказать: «Пусть не знает зла твоя карма!» — но это не твой путь. Я желаю тебе обрести то, к чему ты стремишься. — Он поклонился еще раз. — Прощай.

— Примешь ли ты что-нибудь от меня? — спросил Сен-Жермен, лихорадочно соображая, что подходящего может найтись в его дорожном тючке.

— Нет. Ты больше ценишь вещи, чем я. — С этими словами девятилетний мудрец повернулся и вышел из кельи.

Восходящее солнце усыпало снежный покров мириадами сверкающих бриллиантов, и это великолепное зрелище так восхитило путешественников, выезжающих из ворот ламасерии Бья-граб Ме-лонг йе-шиз, что оглянулся на монастырские стены лишь один человек… Впрочем, прощальный жест его не получил ответа.

* * *

Письмо купца из Герата к своему зятю в Раа.

Чаша терпения всемилостивейшего Аллаха переполнилась, дорогой Кхуд. Нетвердых в вере людей ждет страшная участь.

До сих пор карающая десница его обрушивалась на тех, кто живет к востоку от нас, и мы в гордыне своей полагали, что тамошние народы платятся за свою нечестивость.