Сибирская жуть-2 - Александр Бушков Страница 60

Долго ли, коротко ли беседовали старцы с военными, но точно известно, что не одобрили старцы дальнейшее кровопролитие, только к вечеру восьмого января все вернулись на хутор.

Морозной ночью колчаковцы переложили дубовые ящики с царскими гербами на новые санные повозки при свете факелов. Каждый ящик четыре добрых казака еле несли. Бережно укрывали ящики эти одеялами суконными и соломой от любопытных глаз.

Вскоре уехали колчаковцы вместе с главным предводителем, оставив в горнице литовского дома пятерых раненых, которые еще и обморожены оказались. Лечили их родители, лекаря вызывали, но дальнейшая судьба солдат неизвестна.

«Вскоре после отъезда колчаковского обоза появились мужички с деревни Ильинка, те, которые частенько у моего отца брали в праздники ячменное пиво. Они зашли в дом, когда родители отлучились по делам, а младшие дети одни были. Трое здоровых мужчин стали снимать с раненых колчаковцев верхнюю одежду. Кители на них красивые были, наверное, дорогие. Полушубки раненых и меховые сапоги лежали недалеко от их постелей, на деревянной лавке. Раненые не давали раздевать себя, особенно сопротивлялся старый военный, который не хотел дарить ильинцам свои сапоги. Непокорный пытался встать, но не смог и неожиданно заплакал, но и слезы его не разжалобили грабителей», — вспоминала Зита Яновна.

Помнит Зита Яновна, как вместе с отцом ходили на берег Кана в лютый мороз к оставленным на берегу колчаковским лошадям. Лошади лежали в разных местах, недалеко друг от друга, жалобно ржали и смотрели лиловыми глазами, не в силах подняться, покрытые инеем и снегом.

Отец, как хозяин, принялся каждый божий день носить корм благородным животным. Нагревал заботливый хуторянин Ян Янович в большом котле ключевую воду, усердно возил на санках к берегу реки. Отпаивал лежащих лошадей, кормил их толченой картошкой, овсом, клеверным зеленым сеном. Березовым голиком сметал с них снег, укрывая на ночь войлоком.

Однажды, ранним утром, все трое, сказочной красоты кони, встретили своего хуторянина, стоя на собственных ногах. Радость-то была! Теперь можно было рассмотреть их. Оказалось, что армейские оставили двух жеребцов хорошей породы и настоящее сокровище — кобылицу красной масти. Изумительной красоты была высокая кобылица. На груди белая манишка. На лбу белая звездочка, а на тоненьких точеных ногах носочки беленькие. Стала чистокровная красавица украшением литовского подворья. Под уздою пританцовывала она, изящно перебирая точеными, в белых носочках, ногами. На ее лоснящуюся шерсть, шелковистую гриву и белую манишку невозможно было налюбоваться.

Подошло время, и родила кобылица такого же прекрасного ретивого жеребенка. Надо сказать, когда отвез Ян Янович Брэмс молодого иноходца на Канскую ярмарку, то с большой славою продал молодого коня, выручив много денег. Накупил девчушкам пестрых тканей, платков шелковых, сапожек. Для девчушек счастье!

Но какова судьба адмирала Колчака? После беседы со святыми старцами на Богунае, решил он отстраниться от военного дела. Распустил своих казаков, покрыв великим таинством судьбу золотого обоза. Видели его в Канске. После железною дорогою добирался до города Иркутска. Здесь сведения противоречивы. Одни документы утверждают, что пленили адмирала, другие, что он сам пришел в Совет народных комиссаров, желая остаться в России, хотя бы и после судебного разбирательства. Надеялся на перемирие с новой властью.

Арестовали Александра Васильевича, поместили в тюрьму города Иркутска. В общей камере с ним вместе находились русские офицеры, даже один член Государственной думы.

Прошел слух, что к городу приближается отряд казаков, узнавших о пленении их адмирала, Главнокомандующего Белой армии в Сибири. Тогда и затянулся зловещей петлею вопрос о казни адмирала. Суд собирать не стали. Решено было предать классового врага в руки уголовных беззаконников. Неизвестные люди, пользуясь паникой, отворили двери всех тюремных камер. Адмирал и в тюрьме был в военной форме, золотых эполетах, дорогих орденах с бриллиантами, золотыми перстнями. Поэтому уголовники с радостью согласились расправиться с русским адмиралом, ими руководила обычная жажда наживы. Кто-то боролся за Советскую власть, а кто-то просто наживался на смуте и неразберихе.

Вывели на реку Ангару, к ледяной проруби, сорвав золотые кресты и ордена.

«Последнее желание можешь сказать!» — закричали ему в лицо уголовники.

«Только не вам слышать мое желание!» — ответил с достоинством адмирал.

«Дайте ему повязку на глаза перед смертью», — распорядился организатор казни.

«Не надо», — возразил Колчак. От него потребовали рассказа о золоте Российской империи. Избивали. Сорвали заслуженные в боях награды морского офицера. Связанного, столкнули его в ледяную прорубь реки. Вынесла река Ангара тело адмирала на берег, похоронили его на сибирской земле вдали от Балтийского моря, на берегу которого вырос морской офицер, непонятый своим народом, непонятый новой властью, не желавший гибели державы Российской, за которую воевал.

Вместе с ним умерла тайна золотого обоза, золота, предназначенного на обустройство армии. В то время не сподобил Господь растратить драгоценный металл. Может быть, понадобится золото в другое, еще более тяжкое время для российской армии, тогда и обнаружат клад адмирала. Золото на хорошее дело найдется, а от плохого спрячется. Ждет в нашей сибирской земле достойных преемников золотой запас адмирала Колчака.