Холодные близнецы - С. Тремейн Страница 35

– Мне известно, что это Лидия.

Я настолько поражена, что теряю дар речи и едва перевожу дыхание.

Он тоже напряжен до предела и, видя мое замешательство, лишь пожимает плечами:

– Я и раньше знал.

Он громко вздыхает:

– Думаю, нужно будет поменять свидетельство о смерти.

Мое молчание ненормально.

Энгус встает, уходит на кухню, гремит кастрюлями и тарелками в раковине. В столовую вбегает Бини и недоуменно смотрит на меня. Его необрезанные когти скребут по каменным плитам пола. Надо бы положить сюда ковер или половичок, а то все вокруг слишком голое и твердое.

Откуда-то я нахожу в себе силы. Я бреду на кухню, где Энгус моет чашки в керамической раковине под тонкой прерывистой струйкой воды. Кран хрипит и булькает, как водосточная труба во время дождя. Крупные пальцы мужа сосредоточенно полощут и трут посуду.

– Джош и Молли звали нас к себе на ужин в следующий четверг. К ним еще заедут погостить друзья из Лондона, в Кинлохе намечается пышная свадьба.

– Энгус.

– Еще я слышал в «Селки» хорошую новость. Возле Дуисдейла хотят ставить ретрансляционную вышку, и у нас теперь будет нормальный сигнал, не придется каждый раз ездить на холм.

– Гас!

Он методично моет посуду, стоя ко мне спиной, и таращится в окно, которое выходит на берег: на приливные поля и линию низких холмов на горизонте позади «Селки», чернильно-синих на фоне звезд и ночного неба.

Однако я вижу не только пейзаж Торрана, но и лицо Энгуса – оно отражается в стекле из-за того, что на кухне горит свет. Он об этом не догадывается, а я понимаю, что он пытается сдержать гнев и кривится от злости. Сейчас от его привлекательности не осталось и следа.

Почему?

Энгус замечает, что я на него смотрю, и моментально прячет раздражение поглубже – гримаса исчезает.

Он ставит кружки сушиться на полку, поворачивается, берет полотенце и тщательно вытирает руки от мыльной пены.

– Где-то полгода назад… – начинает он, делает паузу и кладет полотенце на холодильник, – ко мне подошла Лидия и сказала то же самое, что и тебе: она – Лидия, а умерла Кирсти, и что это ошибка, ты перепутала. Что мы все перепутали.

На кухню входит собака и скулит без всякой видимой причины. Вероятно, чует наше настроение. Энгус бросает на нее взгляд и кивает.

– И еще пес стал вести себя по-другому – как при общении с Лидией.

– Бини? Ты…

– Я сопоставил факты и предположил… решил, что, похоже, Лидия права, или, по крайней мере, говорит правду. Поэтому я и достал ее игрушку.

– Она просила игрушку?

– Нет.

– Но тогда… Подожди. Я не…

– Сара, это проверка. Эксперимент вроде твоего.

Я сглатываю слюну. Я слышу, как в дровяном чулане возятся крысы. Почему Бини на них не охотится? Он вообще жалкий стал – грустный, подавленный, боится чего-то.

– Какая проверка? – переспрашиваю я.

– Чтобы посмотреть на реакцию Лидии. Или на реакцию Кирсти. Как она будет реагировать на любимую игрушку Лидии.

– И она отреагировала?

– Я достал дракончика с чердака и быстренько подложил его к другим игрушкам в ее комнате. Потом я стал за ней следить, чтобы узнать, что она будет делать.

– Ты так сделал?..

– Да. Она увидела дракончика и сразу же взяла его в руки. Без принуждения. Игрушка Лидии определенно нравилась ей больше других.

Разумеется, в плане Энгуса присутствовала радующая глаз чистая логика. В этом весь Энгус – здравомыслящий, простой, но с творческим подходом – ведь он инженер, человек, который решает конкретные проблемы. Он придумал искусный и действительно идеальный способ установить личность нашей дочери с помощью игрушки. Гораздо менее жестокий способ, чем мой.

– То есть ты был в курсе всего? Ты реально думаешь, что она – Лидия?

Энгус прислоняется спиной к раковине, опершись на нее руками, и смотрит на меня. Не то с вызовом, не то с презрением. А может, мне просто кажется? Я в полном смятении. Паника затягивает меня, как водоворот.

– Гас, но почему ты мне не признался?

– Не хотел тебя травмировать и был не до конца уверен.

– И только?

– А как иначе? Как я мог еще поступить? Ты с трудом справляешься с собой, ты не в силах пережить гибель Кирсти, и вдруг появляюсь я: «Сара, между прочим, ты тогда перепутала наших дочерей». Представь себе, Сара. Неужели мне надо было вводить тебя в ступор? Причинить тебе еще большую боль?

Мрачное выражение лица Энгуса исчезает, уступая место чему-то иному – не улыбке, но и не злости. Он качает головой, его глаза влажно блестят. Это не слезы, но он вот-вот заплачет. Я переживаю за него и за нас всех. Как же ему было тяжко! Столько времени скрывать свою догадку! Плюс – не огрызаться на мои обвинения. А он несколько месяцев жил с поистине страшным знанием, пытаясь не подавать виду. И он думал, что потерял Лидию, хотя он потерял Кирсти.

– Получается, она – Лидия? – спрашиваю я.

– Да. Если она сама так считает и, видимо, не лжет, то значит, она Лидия. Других вариантов нет. Кирсти умерла. Да. Вот так вот.

Теперь он пытается сдержать эмоции. Стоя в другом конце кухни, он раскрывает мне объятия, и я сдаюсь – я устала от возобновившихся взаимных подозрений и враждебности. Мы должны быть семьей, чтобы идти по жизни вместе. Лидия Муркрофт и ее родители. Я подхожу, он обнимает меня, и я утыкаюсь лицом ему в плечо.

– Ладно, – бормочет он. – Давай поужинаем. Я, ты и Лидия. И Бини – бесполезный пес.

Я пытаюсь рассмеяться, мне почти смешно от шутки мужа, и мы идем в гостиную. Энгус разводит огонь, я готовлю пасту, а потом Энгус пересекает холл и негромко зовет дочь:

– Лидия, Лютик!

Она выбегает, и я чуть не плачу. Она обнимает его за талию – выше ее руки просто не достают, а он ерошит ее волосы, целует в светлую головку и повторяет: «Лидия, Лидия» – я чувствую, что от чистого сердца.

Итак, вместе с нами наша Лидия. Да, именно она. Это неоспоримый факт.

Как легко поменялась идентичность.

Не слишком ли легко?

Надо все как-то закрепить. Нельзя ведь жонглировать именами и скакать от одной личности к другой, как будто это – обычное дело. Нужно совершить некий серьезный, символический жест. Может, устроить похороны? Да, пожалуй. Моя дочь, Кирсти, мертва, и ее надо помянуть. Должным образом.

Но похороны подождут. Мне хочется, чтобы сегодняшний вечер стал развязкой, финальной точкой – своеобразным катарсисом для нашей семьи. И так оно и продолжается – до того момента, пока я не заканчиваю с готовкой.