Хтонь. Зверь из бездны - Руслан Ерофеев Страница 28

«Мулло – нежить, вампиръ в фольклоре цыганъ; мертвецъ, возвращающiйся съ недобрыми намѢренiями, питающйся кровью живыхъ. Обычно жертвами М. становятся люди, виновныя въ его смерти. Тако-же М. въ цыганскiхъ легендахъ – вампиры, и отличаются повышеннымъ половымъ аппетитомъ. Животная страсть можетъ столь сильно овладѢть М., что онъ доводитъ возлюбленную имъ женщину до смерти…»

Артем вздрогнул от резкого стука и повернул голову к окну, чуть не вывихнув себе шею. Что-то темное, размером с растоптанный башмак и примерно такого же цвета, медленно сползало по стеклу, оставляя на нем широкую темную полосу. Голубь. Твою мать, что это на него нашло?

Казарин всегда ненавидел птиц. Мерзкие твари! Тупиковая ветвь эволюции. Эта его фобия пошла еще с тех времен, когда маленький Артемка скакал по питерским чердакам. Там ему попадалось много тушек дохлых голубей, растерзанных хулиганистыми ленинградскими котами. То ли оттого, что он насмотрелся, что у них внутри, то ли по какой-то другой причине, но птиц Казарин ненавидел и боялся.

Артем вскочил, шагнул к подоконнику, сложил ладони лодочкой и прильнул к стеклу. Он уловил какое-то движение, но толком не мог рассмотреть, что происходит по ту сторону черного глянцевого зеркала: свет лампы мешал. Тогда вернулся к столу и щелкнул выключателем. Кабинет погрузился во мрак. Казарин вновь посмотрел в окно. На улице светало. Стекло криво пересекала кровавая полоса.

На фоне серенького предрассветного неба мелькнула еще одна быстрая тень, и вслед за этим последовал новый удар. Еще одна растрепанная тварь врезалась в задребезжавшее стекло и затрепыхалась, ломая крылья между прутьями решетки.

И сразу же чуть посветлевший небесный окоем заслонила темная шевелящаяся масса. Очертания трепещущих крыльев на мгновение появлялись в темном квадрате окна, чтобы с жирным шлепком распластаться на стекле. Шлеп! Шлеп! Шлеп! Другие птицы врезались грудью в прутья решетки, рассекая ее пополам. Кишки и черная в темноте кровь брызгали на стекло, сползая по нему вниз сообразно силе тяготения. На эту мерзотную кашу налипли перья и пух. Головки голубей, размозженные о стекло и повисшие на грубых прутьях решетки, казалось, смотрели прямо на Артема, и он даже в темноте различал их глаза, в которых была сосредоточена вся боль этого мира. От звучных ударов стекла содрогались, будто от канонады. Вдруг Казарин заметил, как правую створку окна прочертила черная трещина, за ней – вторая. Затем прямо по центру стекла разверзлась дыра с острыми клыками осколков, в которую хлынуло горланящее живое месиво. Птицы распарывали себе грудь об острые зубья стекла, содержимое их животов испачкало подоконник. Артем сломя голову бросился к выходу из кабинета, выскочил в коридор и стремительно захлопнул дверь. В нее с той стороны тут же явственно начали биться птичьи тушки.

Казарин утер дрожащими руками лицо – на ладонях осталась влажная кашица из крови и пуха. Затем он вытащил из кармана ключи с увесистой пронумерованной гирькой вместо брелока – чтобы сотрудники сдавали их вахтеру на выходе, а не таскали с собой. Дрожащей рукой, раза с пятого попал в замочную скважину. Повернул ключ на три оборота, до упора – будто то, что стучало в дверь с обратной стороны, могло вырваться из кабинета и… Что «и», Артем и сам не знал, и предпочел бы никогда не узнать.

Отворив железную дверь, которая оказалась не заперта (видимо, Козлюк, Перегарыч и их ночная гостья уже успели ретироваться, пока Казарин воевал с птицами), он начал спускаться вниз. И только тут заметил, что за окнами уже совсем светло. Липкий испуг прошел и сменился недоумением: уже во второй раз за последнее время пернатые твари нападали на Артема. Нажрались, что ли, чего? Какого только дерьма не сливают в реки и не выбрасывают в воздух черногрязинские фабрики и заводы. Тут, того гляди, сам начнешь по-птичьи курлыкать, яйца нести и на людей нападать.

Размышляя таким образом, Казарин спустился на два пролета вниз. И нос к носу столкнулся со Стрижаком. Майор сиял, как новенький юбилейный рубль, который в народе звался «картавчиком» – за профиль Ильича на обороте. Сходство усиливалось еще и тем, что Стрижак слегка картавил, особенно когда волновался.

– А я к тебе с поздравкой, Темыч. – Физиономия майора прямо-таки расплывалась от самодовольства.

– У меня вроде именины зимой только, рано еще, – отшутился Казарин, впившись глазами в бумагу, которую майор держал в руке.

Стрижак, видимо, заметил нетерпение друга и нарочно не спешил удовлетворять его любопытство, наслаждаясь собственным всеведением. Вместо дела он принялся травить свои обычные байки:

– Окунули тут одного забулдыгу в КПЗ. День проходит – он не трезвеет. Два – обратно пьяный! На третий – смекнули, что дело нечисто, принялись шмонать всех в камере – ни у кого не нашли спиртного! А этот гад и на следующий день снова в драбадан! Я уж на своих начал думать: не проносит ли кто ему бухлишко. Бомжи, которые в КПЗ вместе с ним сидели, клялись и божились, что забулдыга этот при них в рот ничего не брал, а пьянел как-то внезапно и вроде бы сам по себе. Вот только что сидит тверезый – и на тебе, поплыл! Наконец лопнуло мое терпение, и отправил я его на обследование к медицине. Медицина нашла у него в крови лошадиную дозу: 0,37 процентов спирта! Так и написала мне в бумажке диагноз: «самопроизвольное клиническое опьянение»! Оказалось, что этот дятел работает на пивоваренном заводе. И заразился дрожжами! Споры поселились у него в кишечнике и прекрасно там себя чувствуют, ты прикинь, Артемка! И стоит этому счастливчику съесть чего-нибудь, содержащее сахар – да хоть бы просто сладкого чаю выпить! – как дрожжи в его брюхе начинают бродить и сами собой превращаются в спирт! Не человек, а ходячий самогонный аппарат! Нам бы с тобой так, а?