Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе Страница 23

К счастью, я упал чуть левее массивного каменного надгробия. Ещё чуть-чуть, и моя голова пришлась бы как раз на его угол.

Рядом, похожая на тень старинной плакальщицы, всхлипывала Яра. А где-то слева шуршало опавшими листьями и хрипело ещё что-то… Или кто-то.

— Мишкин! Ты жив? — Яра на ощупь отыскала моё лицо. Прохладная влажная ладошка.

— Вроде бы… — я сел и ощупал запястье. Наверное, ударился о надгробие.

— Ми… Миш! Пойдём отсюда, а?

Хрипы по левую руку стали интенсивнее и постепенно обретали черты членораздельной речи. Что-то белесое виднелось в темноте, помимо могильных плит. И оно шевелилось.

— Миш, пойдём! — Ярослава потянула меня за рукав.

— Погоди-ка! — я привстал. Что-то показалось мне в этих хрипах… — Эй! — крикнул я в темноту. Хрипы и шуршание немедленно стихли.

— Эх, жалко, фонарика нет… — я, как ни присматривался, не мог понять куда девалось светлое пятно, только что видневшееся между памятников. Очередная аномальщина, что ли? Да нет, вряд ли…

— Фонарик? — Яра вдруг принялась шарить по карманам. — Точно! У меня же есть фонарик!

— О как!

Не знаю, как это прозвучало, но, скорее всего, очень возмущённо. Столько времени мыкаться в потёмках, и только теперь..!

— Совсем забыла, представляешь?! — мой вопль она, кажется, пропустила мимо ушей. — Он у меня на этом… на ключе, то есть, на брелке… Сейчас… — впрочем, мне и так уже было стыдно. Сорвался ни за что… Сам хорош!

Неширокий, но очень яркий бело-голубой луч пронзил темноту, и все очертания за его пределами сразу пропали.

— Прости меня… Ярочка… Ляпнул… Нервы… — внутри было мерзко. Если она сейчас мне скажет… То будет права. Я приготовился к худшему.

— Бу-у-у-у! — сообщила Яра, скорчив мне рожу. Подсвеченная снизу, она, и правда, казалась страшной. Меня даже передёрнуло, как бывает от холода. — Теперь извинение принято! — она чмокнула меня в щёку.

Видимо, найденный фонарь вернул Яре спокойствие. Однако — не до конца.

— Мишкин, а ты уверен, что это — не?.. — настороженно спросила она, пока я водил фонарём по кустам и крестам, попадавшимся среди каменных надгробий.

— Не. Или это будет первое привидение-алкоголик в истории! — я улыбнулся — Когда оно из-под меня выпрыгивало, от него так несло…

Ярослава громко засмеялась. Нервы. В это время луч фонаря выхватил из темноты невероятно грязный ботинок и часть голой, явно мужской ноги. Всё остальное скрывалось за покрытым лишайниками белокаменным сооружением. Внезапно показалась вторая — так же голая — нога в не менее грязном ботинке и конвульсивно почесала первую.

Я не сразу понял, что за странные сухие щелчки послышались рядом со мной. Лишь спустя несколько секунд я понял — это смеётся Яра. Она смеялась истерически, взахлёб, опустившись на корточки возле старинного заржавленного креста. Дыхания не хватало, поэтому смех был беззвучным: слышались только сухие короткие всхлипы. Я присел рядом с ней, провёл по волосам.

— Надо же какие… какие сейчас привидения! — выговорила она наконец между двумя всхлипами. И подняла на меня глаза, в которых не было и следа веселья. — Прости… Как будто нашло что-то…

— Ничего, ничего… Успокойся, милая… Ничего… — повторял я, гладя её по голове. Дыхание начало выравниваться. Слава богу!

— Давай посмотрим, может, ему помощь нужна? — Яра успокоилась так же неожиданно, как и впала в истерику. Она поднялась на ноги.

* * *

Помощь ему была, безусловно, нужна. Хотя бы потому, что его перемазанные в грязи и ржавчине джинсы вместо ног покрывали, наподобие плаща, плечи и спину поверх разодранной куртки.

И куртка, и джинсы, даже в таком состоянии, не производили впечатление дешёвых. Их обладатель неподвижно лежал лицом вниз и прерывисто дышал.

— И как он тут не замёрз?! — в голосе Яры сквозило неподдельное сочувствие. — Да ещё и туман этот!

Я промолчал. Туман… Холод… Всё это отступило на задний план, потому что я вдруг понял, что очень хорошо знаю эту куртку. Ольга Владленовна подарила её единственному своему сынуле ещё в марте, на день рожденья.

Ошибки быть не могло: покупала она её в Брюсселе, когда была там на симпозиуме, лишь бы любимый Ромочка китайский и турецкий ширпотреб не носил. Хотя, конечно, он и так его не носил. Не принято у них в семье это. А потому курточка была торжественно вручена в самом начале застолья. И я там был, мёд-пиво пил… Короче, сомнений быть не могло!

Словно расслышав мои мысли, спящий с мирным храпением перевернулся на бок. Я наклонился к его лицу, невольно содрогнувшись от тяжёлого запаха. Так и есть! Сквозь слой грязи и многодневную щетину я узнал Ромкино лицо.

Ну, всё! Как будто внутри меня лопнули воздушные шарики. Миллион шариков, наполненных гелием. Нашёл! Вроде бы, формально — я ни причём, а ведь всё это время чувствовал себя виноватым…

Похоже, я опять подумал слишком громко. Рома застонал во сне и тревожно засучил ногами. Я выпрямился и победно взглянул на Яру.

— Esse homo [13]! Позволь представить: Вейде Роман. Витольдович.

Однако, вместо ожидаемой улыбки, на лице Ярославы я увидел тревогу.

— Это — тот самый, твой друг? Мишкин! Он же простудится! Давай… Надо его поднять…

Общими усилиями нам удалось поднять затерянное светило краеведения с земли и усадить на близлежащий гробоподобный памятник. Ромка не сопротивлялся, против водружения своей обнажённой филейной части на многовековой обелиск не возражал. Но и не помогал: всё его тело было вялым и бесформенным, как мешок. От его дыхания у меня даже закружилась голова.

— Да… «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца»!

— Как тебе не стыдно! — Яра бросила на меня неодобрительный взгляд. — Ему же плохо! Лучше посвети мне!

— Да нет, ему хорошо… — мрачно возразил я, но всё же покорно направил фонарь в указанное место. Поразительно, куда только девалась напуганная крестами и могилами девчонка! Впрочем, такая — сочувствующая и деловитая — Ярослава восхитила меня ещё больше. Её «Как тебе не стыдно», кажется, сблизило нас окончательно, и теперь она как будто даже стала мне родной… Почему? Может, потому, что так говорят с теми, кого знают долгие годы? Не знаю…