Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс

Предисловие переводчика к частям I–IV:

Первые четыре части данного досье содержат заметки Петираван Абеля, сделанные им специально для Таламаски. Они были написаны по-латыни,преимущественно нашим латинским шифром, представлявшим собой форму латинскогоязыка, которой Таламаска пользовалась с четырнадцатого по восемнадцатый век.Это делалось с целью оградить наши послания и дневниковые записи от любопытствапосторонних. Существенная часть материала написана по-английски, ибо ван Абелюбыло свойственно писать по-английски, находясь среди французов, и по-французски– среди англичан, дабы передавать диалоги, а также выражать некоторые мысли ичувства более живо и естественно, чем то позволял старый латинский шифр.

Почти весь материал изложен в форме писем, что было иостается основной формой отчетов, поступающих в архивы Таламаски.

Стефан Франк был в то время главою ордена, поэтому большаячасть записей в упомянутых частях адресована ему и отличается легкой, доверительнойи подчас неофициальной манерой изложения. Тем не менее Петир ван Абель никогдане забывал, что его послания предназначены для архивов, а потому старалсясделать их как можно более понятными для будущих читателей, которым описываемыереалии, естественно, не будут знакомы. Именно по этой причине, адресуя,например, письмо человеку, чей дом стоял на каком-нибудь амстердамском канале,он мог подробно описывать тот самый канал.

Переводчик не делал никаких сокращений. Адаптированиематериала предпринималось только в тех случаях, когда оригинальные письма илидневниковые записи оказывались поврежденными и вследствие этого недоступнымидля прочтения. Некоторые редакторские изменения вносились и в те фрагментытекстов, где современным ученым нашего ордена не удалось расшифровать смыслотдельных слов или фраз старого латинского шифра или где устаревшие английскиевыражения могли помешать современному читателю понять суть излагаемогоматериала. Написание слов, разумеется, было приведено в соответствие с современныминормами орфографии.

Читателю следует иметь в виду, что английский язык концасемнадцатого столетия был во многом похож на наш сегодняшний английский язык. Внем уже широко использовались такие словосочетания, как «я считаю» или «яполагаю». Они не являются моими добавками к оригинальному тексту.

Если взгляды Петира на окружающий его мир кому-то покажутсячересчур «экзистенциальными», такому читателю достаточно лишь перечитатьШекспира, писавшего на семьдесят пять лет раньше ван Абеля, чтобы понять, какимиже предельно атеистическими, ироническими и экзистенциальными были мыслителитого времени. То же самое можно сказать и об отношении Петира к сексуальнымвопросам. Ханжеский девятнадцатый век с его повсеместным подавлениеместественных человеческих стремлений порою заставляет нас забыть, чтосемнадцатое и восемнадцатое столетия были куда более либеральными в своихвоззрениях на плотские наслаждения.

Коль скоро мы вспомнили о Шекспире, следует отметить, чтоПетир питал к нему особую любовь и наслаждался чтением шекспировских пьес исонетов. Он часто говорил, что Шекспир является его «философом».

Что касается полного жизнеописания Петира ван Абеля, то этовоистину достойное повествование. В наших архивах хранятся семнадцать томов,содержащих полные переводы всех полученных от него сообщений и материалы повсем делам, расследованием которых он занимался, с соблюдением хронологическогопорядка, в каком поступали его отчеты.

Орден располагает также двумя портретами Петира ван Абеля.Один из них был написан Францем Халсом по личному заказу нашего тогдашнегодиректора Рёмера Франца. На нем Петир запечатлен высоким светловолосым юношей –такая внешность присуща людям нордического типа – с правильным овалом лица,крупным носом, высоким лбом и большими пытливыми глазами. На втором портрете,написанном Томасом де Кайзером примерно двадцать лет спустя, мы видим слегкапополневшего Петира ван Абеля, хотя лицо его, украшенное теперь аккуратноподстриженными усами и бородой, по-прежнему сохранило характерную овальную форму,а из-под черной широкополой шляпы выбиваются все те же вьюгциеся белые локоныволос. В обоих случаях Петир изображен спокойным и вполне жизнерадостным, чтобыло типично для голландских мужских портретов того времени.

Петир состоял в Таламаске с юных лет и до самой своейсмерти, настигшей его при исполнении служебных обязанностей. Как станет ясно изего последнего отчета, посланного в орден, ван Абелю в тот момент было всегосорок три года.

По общему мнению современников, Петир был хорошим оратором,слушателем, прирожденным писателем, равно как и страстным и импульсивнымчеловеком. Ему нравилась творческая атмосфера, царящая в артистических кругах,и он проводил немало свободного времени в обществе амстердамских художников.Однако он всегда помнил о своих изысканиях, и его послания отличалисьмногословностью, обилием подробностей, а временами и чрезмернойэмоциональностью. Кого-то из читателей это может раздражать, тогда как другиенайдут записки Петира ван Абеля поистине бесценными, ибо в них не только живо ивпечатляюще описано все, чему он был свидетелем, но и открывается прекраснаявозможность составить представление о характере столь незаурядного человека.

Ван Абель не отличался особым даром чтения мыслей (онпризнавался, что несведущ в этом искусстве, поскольку не любил прибегать к егопомощи и не доверял ему), но обладал способностью усилием воли передвигатьнебольшие предметы, останавливать часы и совершать иные подобные «фокусы».

Первая его встреча с Таламаской произошла в восьмилетнемвозрасте, когда, осиротев, он скитался по улицам Амстердама. Рассказывают, что,прослышав, будто Обитель дает кров тем, кто «не такой, как все» (а маленькийПетир был именно «не таким»), мальчик долго бродил вокруг, пока наконец в однуиз зимних ночей не уснул прямо на ступенях у входа, где, возможно, он бы изамерз до смерти, не наткнись на него Франц Рёмер. Как позже выяснилось,мальчик был достаточно хорошо образован, умел писать по-голландски и по-латыни,а также понимал по-французски.

О своем раннем детстве и родителях ван Абель сохранил лишьотрывочные воспоминания, не отличавшиеся достоверностью, однако впоследствии,уже став взрослым, он занялся поисками своих корней и не только выяснил, чтоего отцом был известный лейденский хирург Ян ван Абель, но и отыскал принадлежащиеего перу обширные труды по медицине, содержащие ряд выдающихся для того времениоткрытий в области анатомии и лечения целого ряда недугов.

Петир часто говорил, что Таламаска заменила ему и отца, имать. Пожалуй, в истории ордена не найти более преданного его агента, чем ванАбель.

Эрон Аайтнер. Таламаска, Лондон, 1954 г.