Сестра моя Боль - Наталия Ломовская

Там и черемухи-то было всего ничего – из утоптанной земли газона торчал прутик, на прутике три сучка, на трех сучках по три гроздочки, а дух от них в сумерках шел хмельной, медовый, напрочь заглушающий ядовито-приторный запах духов. Крепко надушена была женщина в белом плаще, присевшая на скамеечку под черемухой. Нарядный плащ, и лакированные туфли на высоких каблуках, и шарфик на шее, и этот праздничный аромат духов странно не вязались с усталым, безразличным выражением ее лица. Она уже несколько минут шарила по карманам плаща, несколько раз звонко щелкнула замком сумки и наконец нашла, что искала, – пачку сигарет. Сломав несколько спичек, закурила, шумно выдохнув дым. Запоздало, нерешительно зажегся у подъезда фонарь, и женщина поняла, что она тут не одна. Какая-то темная фигура маячила поодаль, девушка топталась на месте, явно не решаясь подойти, но, сообразив, что ее заметили, отважилась приблизиться и спросила дрожащим голосом:

– Можно присесть?

– Садись, место некупленое, – равнодушно ответила женщина в белом плаще, подвинулась сама и подвинула к себе поближе несколько свертков в серо-желтой бумаге.

Некоторое время сидели молча, потом она сказала, вздохнув:

– Похолодало-то, а?

– Всегда так, если черемуха цветет, то холодает, – с готовностью откликнулась соседка.

– Ты-то, я смотрю, так себе одета. Не зябко?

– Что уж теперь, – вздохнула девушка и потуже запахнула тонкую кофточку.

– Тоже к ней?

Та вздрогнула, но ничего не ответила.

– А ты не дрожи, – грубовато поощрила ее женщина в белом плаще. – Стала б ты тут мерзнуть, если бы не дело. Правильно я говорю?

– А вы не знаете, когда нам можно будет подняться? – ответила вопросом на вопрос девушка.

– Люди сказали, что, когда свет во-он в том окошке загорится, значит, пора, – с готовностью ответила женщина. – Вроде как знак нам будет. Раньше ни-ни, не примет.

– Вот интересно, почему?

– А причина простая. У нее пацан, сынок то есть, вот пока он на ночь не угомонится, никому хода нет. Поняла? Эх ты, а еще учительница…

– Вы меня знаете? – Девушка как будто испугалась.

– Да ты не шугайся, я ведь тоже тут с тобой сижу и никому не скажу, что тебя встретила. Я у нас всех знаю, – не то пожаловалась, не то похвасталась женщина. – Да и ты меня видала не раз. Универмаг «Татьяна» знаешь? Ну! А я заведующая в той «Татьяне», чтоб ей неладно было…

И женщина выругалась так, что у ее собеседницы запунцовели щеки.

– Я тебя видела в очереди за финскими сапогами. Мне девчата сказали – новая, мол, учителька. Достались тебе сапоги-то?

– Очередь дошла, а моего размера не было, – махнула рукой девушка. – Вот ведь странно, у меня размер маленький, неходовой, а уж кончились…

– Как же, кончились… – проворчала завмаг. – Ладно, учительница, ежели вот Алевтина мне поможет, то приходи. Найду я тебе сапожки, спасибо скажешь.

– Да как же я узнаю, помогла ли она вам? – находчиво заметила девушка.

– Узна-аешь. Ежели вот она мне не поможет, об этом о ту же пору весь город узнает. И я тогда не в плащике белом буду разгуливать, а в фуфаечке казенной. – В голосе женщины появились истерические нотки.

– Понятно, – неосторожно обронила ее собеседница.

– Да что тебе может быть понятно? – взъелась заведующая «Татьяной», окинув девушку с головы до ног профессионально-оценивающим взглядом. – Кофточка у тебя самовяз, юбчонку, видать, еще со школы носишь, туфли «Парижская коммуна»… Из деревни, поди, и ничего слаще репки сроду не пробовала! Так я говорю?

Девушка вскочила и быстро пошла со двора.

– Эй, ты куда! Погоди! Как тебя? Учительница, вернись! Да я ж не со зла! Ну, извини, если я чего по простоте ляпнула! Я ведь и сама деревенская! Слышь?

То ли извинения подействовали, то ли последний аргумент сыграл свою роль, но девушка, действительно, вернулась и снова села на скамейку.

– А ты с характером, – одобрила женщина. – Молодец, уважаю. У кого свой гонор есть, тот в жизни не пропадет.

– Конечно… – с досадой произнесла учительница. – Был бы у меня гонор, я бы к колдунье не пошла.

– Тш-ш, ты что, слово какое сказала! – И женщина неожиданно осенила себя размашистым крестом. – Да ты смотри где не скажи сдуру-то! И ее-то, Алевтину-то, не вздумай так назвать, а то, гляди…

– Ну, не буду, – успокоила ее девушка. – Как же только ее назвать?

– И никак не называй, и не думай об этом. В голове просторнее будет! А говори: так, мол, и так, Алевтина, помоги. Только говори все, как есть, ничего от нее не скрывай. Тут как у врача, стыдиться нечего. А она тебе либо сразу откажет, либо возьмется помочь. У тебя дело-то, видать, сердечное?

Учительница кивком подтвердила эту версию.

– Муж, поди, загулял?

Девушка снова кивнула и всхлипнула.

– Да ты не хлюпай. Говорят, за такие дела она охотней всего берется.

Но ту уже было не остановить. Долго сдерживаемые слезы прорвались потоком.

– Правда? Вы так думаете? Знаете, мне больше не на что надеяться. Мы еще на первом курсе поженились, хотя у нас на курсе такие девчонки были, ну королевы просто, а он только на меня смотрел, на руках меня носил, он такой большой, сильный, он факультет физической культуры окончил, четыре года душа в душу, все нам завидовали, а как сюда распределились, встретил Лариску эту, кошку драную… Ухожу, говорит! Все, говорит!

– Поплачь, поплачь, – кивала заведующая «Татьяной». – Тебе полезно. У Алевтины только не плачь, она этого, говорят, не любит. Стро-огая! И вот еще – ты… Смотри!

Окно на втором этаже вспыхнуло теплым желтым светом. Обычное такое окно – занавески в клеточку, разлапистый куст алоэ. Виден еще матовый плафон на потолке, угол кухонного шкафчика… Мелькнула тень, на подоконник вспрыгнула толстая полосатая кошка-мышеловка и стала вылизывать себе живот, подняв лапу пистолетом.

– Ишь, гостей намывает, – пробормотала завмаг. – Ну чего ж? Хочешь, первая иди. А ты с пустыми руками?

– Так… У меня вот… – Учительница вынула из кармана кофточки руку, в руке был носовой платок, из платка виднелся уголок купюры.

– Тебя что, не предупредили? Не берет Алевтина деньги, и не предлагай, а то в шею погонит!

– Ой, а как же теперь? Да почему же?

– «Как же, почему же»… Раньше надо было думать. Я вот конфет хороших ее мальчишке несу, и балычка, и ткани на платье, и набор «Пупа». Зачем ей деньги-то? Что на них купишь у нас? Ты уж лучше их и совсем не доставай!

– Так ведь…