Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу

Шевонн Кэрролл – доцент кафедры английского языка Делавэрского университета. Когда она не разъезжает по миру в поисках покрытых пылью фолиантов, ее можно найти колдующей над загадочными ужасами в книгохранилище. Читателям, которым станет интересно побольше узнать о событиях, описанных в «Поселенцах», следует обратиться к книге Тимоти Эгана The Worst Hard Time: The Untold Story of Those Who Survived the Great American Dust Bowl («Нерассказанная история о тех, кто вышел живым из Великого американского «Пыльного котла» ^[1]) – зловещему описанию одного из величайших экологических бедствий в американской истории. Узнать побольше о произведениях Шевонн Кэрролл можно на сайте http://voncarr-siobhan-carroll.blogspot.com.

В то утро они забили последнего бычка. Ма хотела повременить, дать несчастной скотине шанс, но Па заявил, что жестоко позволять кому бы то ни было жить в таком состоянии. Он бахнул молотом теленка по голове – звук безрадостный, от него тошнота к горлу прыгает. Позже Па взрезал животину и показал Салли телячий желудок, битком набитый пылью, сказав при этом: «Изнутри задохся».

Салли плакала, точнее – заплакала бы, только вот лицо ей слишком уж грязью залепило. Вазелин в ноздрях от грязи не спасал. А сколько же, подумала девочка, грязи у нее в желудке, и не полно ли ею все ее тело, как у теленка, а ее слезы и кровь всего лишь речушки пыли. Но когда она спросила, Ма цыкнула: «Иисусе, брось языком чесать, помоги-ка лучше по хозяйству». Так Салли и сделала, хотя ее малютка братик лежал, скукожившись, точно как тот теленок, под слоем пыли, от какой, сколько ни убирайся, никак не избавишься.

Салли вслед за Ма стала обходить землянку, заталкивая тряпье в щели, через которые набивалась пыль. Элис топала за нею. Бен смотрел с кровати, в глазах его метался лихорадочный блеск. В свои четырнадцать он был выше Салли, ему было бы удобнее доставать до трещин, что повыше. Но что поделаешь? Пыль добралась и до его легких: пневмокониоз, так это называется. Если Бена куда б и перевезти, говорила Ма, то уж лучше к ее сестре в Топеку, подальше от этой грязи, что гробит его. Еще лучше, говорила Ма, было б двинуть в Калифорнию, где все еще работу сыскать можно. Но Па вдоволь наслушался про большие города. Многие из отправившихся в них вернулись домой еще бедней прежнего. Рассказывали всякие истории про гуверовские лагеря ^[2], про стыдобу и наплевательства со стороны горожан. Тут, по крайней мере, они страдают вместе. По крайней мере, тут у них земля есть.

Землю потерять значило бы себя потерять, упреждал отец ее с Беном. Это было еще в ранние годы, когда народ все еще думал, что на следующий год дожди вернутся.

«Это вот тут – самое первое, чем наша семья стала владеть в этой стране, – говорил бывало отец, показывая Салли темную почву у себя меж пальцев. – Маккаева земля». И в глазах его сиял свет этого чуда.

Нынче земля затвердела и стала коричневой, а пыльные бури и небо обратили в тот же цвет, удушающий и неистовый. «Все равно, – говорил Па, – у нас есть земля. Один раз мы уже уступили ее англичанам. Ветру мы ее не уступим».

Два незнакомца появились у ворот. Салли сразу же поняла, что они не фермеры. Слишком бледные. Слишком сытые.

Мужчина повыше наклонился вперед так, что руки его болтались уже над двором, и Салли это не нравилось.

– Папа твой дома, дорогуша?

Салли оглядывала чужака с головы до ног, а голодающие куры клевали у ее ног.

– Вы из Вашингтона?

Толковали, что м-р Рузвельт шлет людей, чтобы рассказать Поселенцам, как им надо вести хозяйство на своих фермах. Этот мужчина, в чистом своем костюме, похоже, один из таких посланцев.

Наклонившийся бросил взгляд на спутника:

– Как считаешь, Билл? Мы из Вашингтона?

Мужчина постарше походил на школьного учителя, есть такие раздражающие среди тех, кто мягко журит ребятишек за промахи. Он сказал: