Обскура - Режи Дескотт Страница 82

Клод Лакомб вышел из дома, надеясь, что свежий воздух и вечерняя прохлада хоть немного смягчат его боль. Еще более жестокая, чем обычно, она появилась в тот момент, когда он понял, что выпустил ситуацию из-под контроля: мартиниканка очнулась от забыться и принялась отбиваться. Он недооценил ее способность сопротивляться усыпляющему воздействию эфира. Оказывается, женщины темной расы живучи, как животные…

Эта ошибка дорого ему обошлась. После того как он попробовал ее в первый раз, ему захотелось продолжения. Взять ее разными способами, на свету и в темноте… Сама того не сознавая, она заставила его обезуметь от желания. Его восхищали ее высокая грудь, округлые ягодицы, полные губы и упругие складки вагины, так плотно облегавшие его член. Клода Лакомба привлекала ее необычная, словно зернистая кожа, источавшая тонкий терпкий аромат. Он приходил к ней по несколько раз в день, словно это был невероятный, захватывающий аттракцион, от которого невозможно было оторваться. Он придавал ей разное положение, и полная неподвижность ее тела не уменьшала, а лишь сильнее распаляла его страсть. С чего бы отказывать себе в подобном удовольствии? Это неподвижное тело, столь невероятно упругое, с таким необычным ароматом, побуждало его на все новые и новые эротические эксперименты.

Но она очнулась как раз в тот момент, когда он собирался снова ею попользоваться. Он этого совершенно не ожидал, и ей удалось два раза его ударить — в нос и в левый висок, — с такой силой, что из глаз у него посыпались искры. Но он лежал на ней, и ей не удалось его сбросить. Его замешательство сменилось гневом. И поскольку она продолжала вопить и отбиваться, ему пришлось принять меры защиты. Не расцепляясь с ней — его член по-прежнему оставался в ее вагине, — он схватил ее за шею обеими руками и сжал изо всех сил. Он не разжимал рук до тех пор, пока ее крики и сопротивление не прекратились. Эта борьба распалила его желание, и он изверг семя в тот самый момент, когда руки ее неподвижно вытянулись вдоль тела. Это был самый сильный оргазм в его жизни.

Пытаясь привести ее в чувство, он тряс ее, хлопал по щекам, но от этого ее голова лишь бессильно двигалась из стороны в сторону. Мартиниканка была мертва.

Луна отражалась в пруду, на дне которого уже покоились останки многочисленных «натурщиц». Скоро к ним прибавится еще одна… Тело каждой с привязанным грузом кирпичей он отвозил на лодке на середину пруда и спихивал за борт с помощью весла, на корм ракам и угрям. В один прекрасный день кому-нибудь придет в голову осушить пруд, чтобы почистить. Тогда их найдут — точнее, то, что от них осталось: скелеты, облепленные тиной.

Но он к тому времени будет уже далеко и не увидит этого открытия.

Собаки бежали рядом с ним, радуясь неожиданной ночной прогулке. Они ластились к ногам, убегали вперед, снова возвращались, и он слышал, как позвякивают в темноте их ошейники. Собаки были выдрессированы до такой степени, что повиновались малейшему жесту или взгляду. Здесь он был полновластным господином.

Внезапно отражение луны в пруду исчезло. Клод Лакомб поднял голову и увидел огромное темное облако, наползающее с запада, закрывшее луну и половину звезд. Вдалеке сверкнула молния. Скоро должен пойти дождь…

Боль утихла, но он знал, что это еще одно напоминание о болезни, о той гнили, что разъедает его изнутри… Даже если на этот раз боль могла быть вызвана ударами, полученными от негритянки, и всплеском эмоций после ее смерти, потеря такого раритета была весьма досадна. Придется искать другую, чтобы можно было завершить картину. А ведь негритянки не бегают толпами по парижским улицам… Он чувствовал раздражение. Разве что этот «художник» решит завершить картину в ближайшие двое суток. До тех пор тело еще не тронет тление, да и отметины на шее не слишком заметны — он уже успел в этом удостовериться, и такая мысль вызвала у него мимолетное облегчение.

Сибилла, запертая в своей комнате-клетке, была полумертва от ужаса. Скрип пружинного матраса и кабаньи всхрапывания за стеной, к которым она за последнее время уже привыкла, внезапно сменились громкими женскими криками и каким-то другим невнятным шумом. Вскоре крики смолкли, сменившись прежними звуками.

Потом послышались хлопки, и Сибилла догадалась, что человек бьет по щекам свою жертву, стараясь вывести ее из бессознательного состояния. Затем раздалось громкое проклятие. Сибилла замерла, прижавшись ухом к стене, обезумев от тревоги и боясь шелохнуться, чтобы случайно не обнаружить своего присутствия и не вызвать у этого человека мысли заняться ею. Наконец она услышала шаги по комнате, затем — по коридору.

Досчитав про себя до тысячи, она осторожно постучала в стену. Никакого ответа. Тогда Сибилла поняла, что ее несчастная соседка мертва, и разрыдалась.

Теперь она понимала, зачем ее похитили и какая участь ее ждет. Скоро насильник придет за ней. Она испытывала леденящий ужас, словно приговоренная к смертной казни, — и ее состояние еще усугублялось тем, что она не знала ни даты, ни времени экзекуции.

Не в силах сидеть без движения, она лихорадочно стала двигать кровать к двери, хотя и понимала, что это ненадежное препятствие задержит похитителя не дольше, чем на пару секунд.

Боль утихла, и вернулось желание. Никогда в жизни он не испытывал удовольствия, сравнимого с тем, какое ощутил недавно, насилуя и одновременно душа мартиниканку. Удовольствие в соединении с яростью. Он вспоминал взгляд темнокожей молодой женщины, в котором смешались ужас и отвращение от понимания того, что с ней собираются делать, — именно этот взгляд и разъярил его, поскольку обратил в прах все его фантазии, лелеемые в одиночестве.

Но сейчас он почувствовал, как внутри словно включился какой-то механизм, отчего вены на шее вздулись, а горло сжал спазм, мешающий дышать. Клод Лакомб уже готов был начать все снова.

Ведь в доме его ждет жена доктора Корбеля! Вспомнив об этом, он сразу ощутил, как набухает член, и, повернувшись, с улыбкой направился к дому.

Разве не все уже мертво? Разве не все уже проклято?

Он был у себя.

У него еще оставалось время. Время, которое отмерила ему болезнь. И он не собирался позволить ей унести лишь его одного.