Мороз по коже - Михаил Март Страница 45

Маше дали шлем, в котором утонула ее голова, и она видела мир сквозь узкую полоску дымчатого стекла. Ее, как ребенка, усадили на заднее сиденье, и мотоциклы, встав на дыбы, с грохотом сорвались с места. Выезд из двора был перекрыт цепочкой ребят, выкрикивавших какие-то лозунги на своем непонятном языке. Они расступились, пропустили мотоциклы и вновь слились в единое целое.

Какая-то машина попыталась выехать следом, но так и застряла. Веселая компания даже не обращала внимания на сигналы клаксона и выкрики водителя и пассажиров.

Машину все же выпустили, но минут через десять, когда она не знала, куда ей надо сворачивать. От мотоциклов и следа дыма не осталось.

Машу доставили до места с почетным эскортом. Сидевшие у окна Журавлев и его спутники глянули на улицу. Прямо возле дверей в пивной бар с визгом заскрипели тормоза, и три сверкавшие никелем и хромом громобойные двухколесные машины застыли у тротуара.

С одного из мотоциклов сошла изящная женщина в зеленом платье в горошек и сняла с головы шлем гигантских размеров. Тряхнув головой, она расправила светлые волосы и направилась в бар.

– Метелкинский почерк, – сказал Вадим. – Странно, что она не прилетела на метле.

– А мы ее уже где-то видели, – заметила Настя.

– Я уже давно никому и ничему не удивляюсь. Пойду встречу даму…

Журавлев встал. Маша вошла в зал и увидела высокого красивого блондина, который шел ей навстречу. Ей не нужно было напрягать память, она его тут же узнала и опять покраснела, как в первый раз.

– Мир тесен. Наконец-то я могу спросить, как вас зовут, милая-амазонка.

– Маруся.

– Слава Богу, не Клеопатра. Идемте за наш столик.

Теперь их стало четверо. От пива Маша отказалась, креветки ела с удовольствием. Настя попросила официанта принести бутерброды, догадавшись, что Маша голодная.

– В конверте две фотопленки и письмо. Женя сказал, что вы их сами проявите. В Егорьевске нет мастерских по проявке. У нас вообще не любят людей с фотоаппаратами.

Журавлев взял конверт.

– Вы ведь давно в Москве? – спросила Настя. – Я говорю о сегодняшнем дне. Где вы были?

– Вас искала. Телефон не отвечал, и я поехала домой к Жене. Он говорил, что вы живете у него, но вас там не оказалось.

– Вы хотите сказать, Маша, что поднимались в квартиру к Женьке? – удивилась Настя.

– Нет, он меня предупреждал о возможной ловушке. За его квартирой следят. Я это поняла и не пошла к нему.

Митрофан не участвовал в разговоре, он смотрел в окно и о чем-то думал. Маше его лицо показалось знакомым, но она не решалась спросить напрямую, а молодой человек даже не смотрел в ее сторону. Журавлев прочел письмо и передал его Насте.

– Когда вы возвращаетесь домой, Маруся? – спросил он, внимательно разглядывая женщину.

– Сейчас еду на вокзал. Доберусь не раньше одиннадцати или двенадцати ночи.

– Вы увидитесь с Евгением?

– Надеюсь.

– Передайте ему, чтобы он не ходил в монастырь. Это очень опасно. Как я догадываюсь, его уже подцепили на крючок.

– Да, но ему удалось ускользнуть от милиции. Сейчас он у меня, но из города уйти очень трудно. Все выходы под контролем. Нужно дождаться удобного момента.

– Такого момента не будет, – твердо заявил Митрофан, не отрывая глаз от окна. – Если его засветили, то обязательно возьмут. С каждой минутой круг будет только сужаться. Не в их манере отпускать вожжи. Помимо УВД, есть еще силы, способные найти иголку в стоге сена, и наверняка они уже подключились к делу. Гораздо менее опасные люди, не угодившие властям, исчезали раз и навсегда. Шесть лет назад три табора цыган провалились сквозь землю. Они промышляли кражей скота. Ничего, кроме перевернутых телег и порушенных шатров, не нашли. Ни одной живой души.

– И что же делать? – спросила Маша.

– Вы можете ему помочь! – Митрофан бросил на нее оценивающий взгляд, словно хотел убедиться в ее решимости. – Сначала вам надо подготовить отход. Идите к реке, пять-шесть километров от центра города через парк, потом лесом.

– Я знаю, мы ходим с подругами купаться.

– Только вам придется переплыть на другую сторону. Знаете, где село Мамонтовка?

– Найду.

– Там найдете учителя по физкультуре местной школы, Валентин Забелин, спортсмен. Он добился от властей финансовой поддержки, и сейчас в школе имеются три современные моторные лодки и один катер. Скажете Забелину, что вас Коптев-младший прислал. Он знает, что делать. Спустит по реке Евгения до Калуги, а там на рефрижераторе до Москвы доберется. И не стоит с этим тянуть. Время против него работает, а не наоборот. Я знаю, что говорю.

– Вы ведь из Егорьевска? – несмело спросила Маша.

– Кое-что знаю об этом городишке. Но я, как видите, здесь. Москва большая. А парень там, и шансов выбраться у него немного. Советую не терять времени.

– Я все поняла.

Маша встала. Журавлев проводил ее до выхода. Когда он вернулся, Настя перечитывала письмо.

– Как нам раздобыть статью Еремина? – спросила она. – В редакции нам ее не дадут.

– Сами возьмем. Поясок с отмычками у меня еще цел. Реликвия. Подарок самого Максимыча, старорежимного вора в законе, виртуоза-медвежатника. В шестидесятых и семидесятых его имя гремело на всю Москву.

– Ну, навык ты не потерял, конечно, а сигнализации к сегодняшнему дню стали куда надежнее и хитрее.

– Только люди при этом не поумнели. Пользуются теми же допотопными методами. Редакция – не банк.

– Ночью проверим, – Настя встала. – Идем пленки проявлять.

* * *

После совещания у Дантиста Гельфанд встретился с командой одного из подразделений Пигмея и разработал план операции, к ней были подключены все необходимые структуры для так называемой Карусели. После всех уточнений он позвонил бывшему майору и назначил Сердюку встречу в центре Москвы.

Машина ехала на высокой скорости, главный юрист треста сидел на заднем сиденье и о чем-то думал. Сейчас Сердюк его не очень интересовал. Обычная операция, каких уже было проделано немало. Тут все разложено по полочкам и неожиданностей не предвиделось. Куда сложнее складывалась обстановка в самом тресте. Дантист – слишком самоуверенная личность, он придает значение мелочам, не замечая, как почва уходит из-под ног. Гибель Сократа могла быть случайностью или глупостью. Тут можно по-разному расценивать, однако потеря серьезная.

Сократ мог ошибаться, но в целом это был великолепный стратег и отличный профессионал.

Теперь очередь дошла до Пигмея. Дантист со своим честолюбием ни за что не простит ему обмана. Он скрыл от главного идеолога и руководителя историю с похищением сына, ничего не сказал о том, что впутал в дело Сократа, словом не обмолвился о вызове на Петровку. Дантист принял это как вызов. Его пытались оставить в дураках, обойти стороной. Хорошо, что Пигмей во всем признался. Но так ли просто все выглядит на самом деле? Пигмей засвечен, а это означает конец карьеры и пышные похороны. По-другому Дантист вопросы не решает.