Тоннель - Туве Альстердаль Страница 45

Я заказала то же самое, имея лишь смутное представление о том, что это такое. Пока официант не ушел, Курт Леманн хранил молчание.

— Юлия Геллер скончалась в одном из лагерей, — проговорил он наконец. — В каком именно и где она похоронена, мой отец понятия не имел. Должно быть, сам мальчишка этого не знал.

Вероятнее всего, дизентерия или тиф. Ахо смог только рассказать, что она заболела, ее лихорадило и в бреду она повторяла, что Йоханн, его отец, пришел, чтобы забрать ее.

После смерти матери Ахо удалось в одиночку добраться до Берлина. Чтобы не подохнуть с голоду, он промышлял воровством в поездах, преодолевая в эшелонах большие расстояния, так что ему трудно было понять, как далеко он заехал. Он этого и не знал, лишь скороговоркой бубнил про себя названия многочисленных станций и пытался запомнить, в каком порядке они следовали.

Самому Эмилю Леманну эти названия ни о чем не говорили. Какие-то из них он, возможно, слышал по радио или проходил на уроках географии, но на деле не имел ни малейшего представления о тех местах, потому что никогда прежде не бывал в Германии. Германия. Страна, которая, как утверждали, была их родиной и чье население теперь неприязненно взирало на них, желая, чтобы все они убрались обратно, откуда пришли.

Ахо Геллер рвался на восток.

Он твердо вознамерился разыскать своего отца, который воевал на Восточном фронте. Возможно, Йоханн Геллер заблудился, заболел или оказался военнопленным в советском лагере и потому не смог вернуться домой.

Йоханн Геллер, подумала я, тот самый младенец на руках у матери на черно-белой семейной фотографии 1914 года. Все сходится. Он женился на Юлии, унаследовал усадьбу с виноградником, у них родился сын.

Ахо.

Эмиль Леманн пообещал, что они поищут имя его отца в списках — когда все наладится, он обязательно где-нибудь найдется, — потому что немецкому мальчишке бродить в одиночку по Советскому Союзу нельзя.

Сам он тоже держал путь на восток. Это было не так-то легко, учитывая, что поезда, на которых они добирались, были переполнены такими же, как они, беженцами, стремившимися попасть в сельскую местность, чтобы выменять мешок картошки и немного капусты. За исключением Берлина и Дрездена, восточная часть Германии, куда не добрались бомбежки союзников, пострадала куда меньше западной. Не сказать, что там было много пустующих домов, но земельные участки беженцам давали. У Эмиля был товарищ из судетских немцев, Удо Кёрнер, который тоже оказался в Берлине, они ночевали в туннелях метро, по очереди охраняя свои немногочисленные пожитки. Вдвоем друзья нацелились на угольные шахты. Скоро Германия станет отстраиваться заново. И каждый понимал, что для этого понадобится энергия, причем в колоссальных количествах.

Удо удалось напасть на одного из молодчиков, набиравших рабочую силу для работы в шахтах, или же это был обычный проходимец, который наврал ему с три короба, этого они не знали, но где угодно было лучше, чем в том аду, каким был Берлин. Они не имели даже права там показываться, им было запрещено искать работу или жилье в больших городах, действовал Zuzugsverbot — запрет на иммигрантов, потому что уже и без того хватало беженцев и бездомных.

Эмиль и Удо, прихватив с собой мальчишку, сели на поезд. В купе, рассчитанном на восьмерых, вместе с ними набилось еще двадцать пять мужчин. Окна были заколочены, и они не видели ни дороги, ни станций, мимо которых следовали, что очень сильно беспокоило Ахо.

Они взяли его с собой в шахтерский край. Пару лет спустя уже никто не смог бы сказать наверняка, откуда они приехали.

Курт Леманн рос с уверенностью, что Ахо — его старший родственник — брат отца или кузен.

— Анна ничего об этом не знала, — произнес он с комком в горле. После чего собрал ломтиком хлеба остатки соуса и отставил пустую тарелку в сторону. — Ахо упоминал только, что его предки были родом из городка по ту сторону границы, но это было давно и что из родни там уже никого не осталось. Она никогда не слышала, чтобы он говорил об усадьбе с виноградником, и уж подавно не знала ничего из того, что я только что вам рассказал. Мне кажется, это я невольно подтолкнул ее поехать туда.

Курт Леманн замолчал, и на этот раз молчал очень долго.

— Это вовсе не означает, что вы виноваты в случившемся, — мягко заметила я.

— Я думаю, что Бог — это лишь отговорка, чтобы облегчить нашу вину.

Курт Леманн аккуратно вытер салфеткой уголки рта, его лицо приняло сдержанное выражение.

— А вы-то сами зачем здесь? Вы же не знали ничего из того, что я рассказывал вам перед этим, выходит, вы не были с ней слишком близки.

Не найдясь с ответом, я пробормотала что-то неразборчивое. Я чувствовала себя разоблаченной. От его серо-стального взгляда невозможно было укрыться.

— Наверное, я тоже чувствую себя виноватой, — выдавила я наконец. — Я пригласила ее к нам в гости. Я купила эту проклятую усадьбу, ничего не зная о ней.

— Быть может, у нее были свои причины ничего вам не рассказывать, — заметил Курт Леманн.

Он открыл пачку сигарет и предложил мне. После первой затяжки меня затошнило, но я все равно сделала еще. Когда куришь, вести разговор куда легче, и сейчас я, пожалуй, нуждалась в этом — самом меньшем общем знаменателе двух людей, которые незнакомы друг с другом.

Анна Джонс замучила его своими вопросами. Это было весной, когда она неожиданно нагрянула в Гросрешен. Курт Леманн не видел ее много-много лет. Ее отец к тому времени окончательно заплутал в закоулках своей памяти и говорил о вещах, о которых его дочь прежде никогда не слышала, кричал на призраков, которых не было в комнате. Это пугало ее и приводило в отчаяние, но в то же время будило любопытство. Почему он говорил о липе, кто кричал и что же такое произошло на рассвете, что его так напугало?

Должно быть, она приблизилась к той вехе своей жизни, когда была морально готова задать свои вопросы. Но было уже поздно.

Курт Леманн рассказал что смог. О депортации Ахо, о лагерях и смерти ее бабушки, поделился теми крохами информации, которые он собрал о городе, откуда Геллеры были родом. Семнадцать лет назад его собственный отец Эмиль Леманн, замученный Heimweh, ностальгией и бесплодной тоской по родине, решил съездить в Судетскую область со своей женой и друзьями. Правда, без Ахо, тот отказался в этом участвовать, но остальные все равно поехали, ради него взяв курс через Königsmühle. Да, Курт Леманн не собирался заучивать другое название. Расспрашивая местных, они разыскали виноградник, на вид давно заброшенный. Их взору предстали довольно большие владения, великолепный дом, пришедший в упадок (стыд и позор!), и такой очаровательный вид на реку.

Закон, реституция ^[27], международное право, собственность.

Анна была юристом. Она с легкостью жонглировала подобными терминами.