Жертва - Наташа Купер Страница 44

— Насколько я припоминаю, — продолжал Фил с преувеличенной важностью, — полиция получила признание в убийстве от другого члена семьи, а моя клиентка дала показания, в которых полно и очень правдоподобно объяснила то, как появилась единственная заслуживающая внимания улика против нее.

— А сам-то ты поверил Деборе? Я имею в виду ее историю с полиэтиленовым пакетом.

— Это не имеет никакого значения.

Искорки в глазах Фила потухли. «Выходит, — подумала Триш, — тебя беспокоит не вопрос о виновности или невиновности Деборы».

— А что насчет таблеток?

— Обвинение не смогло представить никаких доказательств, что моя клиентка давала их жертве. Кстати, ее мать признавалась и в этом. У следствия не было никаких оснований предъявлять обвинение моей клиентке. Абсолютно никаких оснований. В суде не прозвучало ничего, кроме предположений.

Эту маленькую речь Фил произнес с такой чеканной убежденностью, что Триш подумала, уж не повторял ли он ее себе самому в минуты той ужасной душевной слабости, которая может охватить человека часа в три ночи. К адвокатам в такие минуты приходят воспоминания о проигранных делах и пытают их, извлекая из темных уголков сознания все те факты, которые они прятали от самих себя.

— Звучит очень убедительно, — сказала Триш и улыбнулась, чтобы хоть немного задобрить Фила, но он не ответил на улыбку. — Насколько я понимаю, ты потребовал провести повторное вскрытие, прежде чем решил не вызывать свидетелей защиты.

В глазах Редстоуна снова появились искорки. «Ну не мог же он не потребовать повторного вскрытия, — подумала Триш, надеясь, что Анне удастся раздобыть все материалы дела. — А вдруг один из документов потерян? Или уничтожен?»

Фил рассмеялся и взъерошил волосы. Он мог показаться совершенно спокойным, если бы не глаза. Глаза его выдавали. Триш повторила вопрос:

— Ты потребовал сделать повторное вскрытие, Фил? Потребовал или нет?

— Бога ради, Триш! Я понимаю, что ты стараешься ради своего фильма, но не надо перегибать палку. Никто ни разу и не усомнился в том, что старику дали лошадиную дозу лекарства, а потом удушили… Но разумеется, я потребовал, чтобы результаты вскрытия проверили еще раз.

— Отлично.

«Тогда почему он так волнуется?»

— К сожалению, нам не удалось использовать результаты вскрытия в свою пользу. Они снова подтвердили выводы обвинения. Что тут странного?

— Ничего. А что патологоанатом сказал о передозировке антигистаминными препаратами? Могло быть какое-то объяснение, кроме злого умысла?

Редстоун самодовольно улыбнулся и, упорно не глядя на Триш, взял бутылку, чтобы наполнить полупустые бокалы. Триш поняла — Фил знает, что не сможет контролировать свои глаза так же хорошо, как выражение лица, дыхание и руки. Он прекрасно играл свою роль, однако у всякого актера есть слабости, которые его выдают.

— Эта твоя передозировка никогда не казалась мне особенно важной для дела! — воскликнул Редстоун с прежней беспечностью. — Конечно, старику нельзя было давать оба препарата одновременно. Только ведь никто, даже обвинение и их патологоанатом, не утверждал, будто того количества астемизола хватило, чтобы убить человека.

— Похоже, я чего-то недопонимаю, — сказала Триш, сообразив, что Фил совсем недавно перечитывал материалы дела. В противном случае он никогда не вспомнил бы название того непонятно откуда взявшегося лекарства. Значит, он и правда сильно беспокоился. — Я-то думала, именно наличие в организме жертвы астемизола убедило полицию, что произошло убийство.

— Не совсем так, Триш. Просто в данном конкретном эпизоде грань между фактом и предположением почти исчезла. Как я уже сказал, астемизол присутствовал в организме в очень небольшом количестве и не мог причинить серьезного вреда даже в сочетании с передозировкой терфенадина. Однако его хватило, чтобы полиция заподозрила неладное. Следователи предположили, что старику намеренно давали чересчур большую дозу лекарств.

— Вот как?

— Да, именно так. Обвинение предположило, что перед убийством моя клиентка хотела усыпить отца, лишив его возможности сопротивляться или хотя бы поднять шум и разбудить жену. По их версии, Гибберт могла заметить, что один только терфенадин не дает достаточного эффекта, поэтому, решив убить отца, добавила к его обычным таблеткам немного собственного астемизола.

Триш успела прочесть все сказанное Редстоуном в протоколах судебных заседаний, однако ей хотелось услышать, как подаст информацию сам Фил. Она глотнула еще немного вина и после небольшой паузы проговорила:

— Фил, не пойми меня неправильно, но… почему ты не позволил ей дать показания в суде?

— Ты прекрасно знаешь, что доказывать виновность подозреваемого обязана сторона обвинения, а я…

— Это ты можешь сказать газетчикам, — перебила его Триш. — Для телевизионного фильма тоже сойдет, а для меня — нет. Ты испугался, что Деб сломается на перекрестном допросе?

Фил откинулся на спинку стула и издал нечто среднее между вздохом и нервным смешком.

— Триш, поставь себя на мое место. Представь, что ты имеешь дело с клиенткой настолько злобной, как будто она постоянно находится под напряжением в сотню вольт. После каждого вопроса, даже самого невинного, она готова вцепиться тебе в глотку. Кроме того, тебе известно, что незадолго до убийства она устроила скандал в клинике, чуть ли не требуя прикончить своего отца — ну, или избавить его от мучений, кому как больше нравится. Ты знаешь, что полицейские подозревают и недолюбливают ее из-за тех вещей, которые она им наговорила. Ты знаешь, что родная сестра твоей клиентки в своих показаниях рассказала о том, как обвиняемая оскорбляла их отца. Представила? А теперь скажи, рискнула бы ты вызвать свою клиентку на перекрестный допрос с Марком Сейвори и показать судье и присяжным, что она собой представляет?

— Может, и не рискнула бы.

Теперь, когда Редстоун говорил искренне, он нравился Триш гораздо больше, чем прежде. Вдобавок ко всему он не так уж ошибался.

— Ну, а почему ты не вызвал кого-нибудь другого дать показания в ее пользу?

— Кого, например? Эпизод со вставной челюстью и полиэтиленовым пакетом — если он действительно имел место — произошел в спальне ее отца. Единственный человек, который находился в доме в ночь убийства, то есть ее мать, уже мертв. Если бы я вызвал свидетеля давать показания о характере Гибберт, но не вызвал ее саму, то всем стало бы понятно, почему я так поступил. В суде я мог придерживаться одной-единственной тактики — доказывать, что у обвинения нет ни одной убедительной улики против моей клиентки, а полиция не имела никаких оснований не верить признанию ее матери.

— Согласна.

— У них ведь на самом деле не было никаких серьезных доказательств. Ты не можешь этого не признать.

— Не могу, хотя присяжные посчитали иначе. Значит, твой патологоанатом не обнаружил совсем ничего, что говорило бы в пользу защиты?