Амнезия - Сэм Тэйлор

Врач сказал, что Джеймс сломал маленькую кость в правой лодыжке и теперь ему придется провести в гипсе восемь недель. Лето в тот год выдалось удушливо-жарким. Помидоры, что росли в ящике за окном, поджаривались прямо на кустах. Раскаленный воздух проникал сквозь тонкие металлические пластинки жалюзи. Когда слабый ветерок шевелил пластинки, казалось, в комнату врывается дыхание преисподней.

Все эти восемь недель Джеймс проходил почти голышом. Его подружка работала, поэтому самую жаркую часть дня он коротал в одиночестве. Джеймс сидел в кожаном кресле, подложив под спину полотенце, которое впитывало пот. В правой руке он держал пульт от телевизора, в левой — от стереосистемы. Телефон стоял на столике у кресла, но звонил так редко, что Джеймс не раз проверял провод, ища обрыв.

Кроме пультов Джеймс ловко управлялся с мухобойкой. Одним концом он без устали уничтожал мух, другим почесывал спину, отшелушивая сухие чешуйки кожи.

Ингрид набила холодильник свежими фруктами, шоколадом, пивом и минералкой, а морозильник — кубиками льда и мороженым. Каждый час Джеймс устало тащился к холодильнику, чтобы засунуть в рот или приложить ко лбу что-нибудь ледяное. Остальное время он почти не двигался с места.

Читать Джеймс не мог — в голове ни на секунду не прекращалось смутное жужжание. Чем тише было в квартире, тем яснее ощущался этот непрерывный гул. Чтобы заглушить его, Джеймс включал телевизор, CD- или DVD-проигрыватели и, главное, вентилятор. Случись сбой в системе электроснабжения, Джеймс наверняка бы тронулся умом.

Впрочем, в этом ежедневном кошмаре обнаружился интересный побочный эффект. Джеймс чувствовал себя таким беспомощным, жалким, одиноким и бесполезным, что впервые за долгое время задумался.

Вечерами, когда жара спадала и тени от домов ложились на улицы, Джеймс, цепляясь за перила, осторожно спускался вниз по лестнице. Первые четыре недели ему помогала Ингрид. В одной руке она тащила костыли, другой поддерживала Джеймса под локоть. Когда Ингрид ушла, ему пришлось справляться самому.

После затхлой квартиры пропитанный токсичными испарениями уличный воздух казался Джеймсу свежим горным бризом. Поначалу прогулка до соседнего канала заставляла его потеть и задыхаться от боли, но вскоре он привык к костылям и упрямо пробивал себе дорогу в толпе пешеходов.

После прогулки Джеймс отправлялся в бар, что в конце квартала. Официант накрывал столик, выходящий на канал, приносил тонкий бокал пива, сэндвич с ветчиной, зеленый салат и жареную картошку с домашним майонезом. Хозяин заведения Гарри приветствовал Джеймса, тот махал рукой в ответ, пил пиво, ужинал, разглядывал туристов, небо, канал. Вода отливала розовым и оранжевым, вспыхивала в сгущающихся сумерках серебром, золотом и чернью, словно костер во тьме.

Обычно Джеймс и Ингрид разговаривали мало. Ингрид давно уже сказала Джеймсу все, что хотела сказать, и вообще предпочитала не лезть ему в душу. После первого бокала она прикасалась губами к его щеке и отправлялась в кино, на занятия йогой или испанским. Около полуночи Ингрид возвращалась и забирала Джеймса домой. Последние четыре недели он поднимался по лестнице самостоятельно, а то, что к полуночи Джеймс успевал изрядно набраться, делало подъем и легче, и опаснее.

Несмотря на открытое окно и включенный вентилятор, в квартире было нечем дышать. Усталая Ингрид быстро засыпала, а Джеймс еще долго сидел на балконе, наблюдая за припозднившимися гуляками и пьяницами на Либестраат. Иногда надевал наушники и слушал музыку, иногда смотрел по телевизору порно.

После того как Джеймс сломал ногу, они с Ингрид занимались любовью всего два раза, и оба наутро следующего дня, в тридцатый день его рождения. Следует заметить, что гипс тут ни при чем — просто голова Джеймса была занята другим.