Третий прыжок кенгуру (сборник) - Вл. Николаев Страница 78

На четвертом году перестройки махровое закрутилось дело в духе застойных годов, да еще с примесью культового произвола. Это-то и зацепило.

Кричим: тормоза, тормоза, сдерживающие факторы, а кто тормозит, кто конкретно сдерживает перестройку – пока ни слова, даже ни полслова. Сдалось, что подвертывается случай схватить таких за руку да на божий свет, показать во весь рост. Вот она жгучая правда дня. Сама в руки просится.

Первые же шаги сделал не те. Пошел привычной дорогой: обком, прокуратура, начальство, кабинеты…

В обкоме в самых общих чертах обрисовал цель приезда, упомянул, что желательно наведаться к прокурору. Дал понять, не одна моральная сторона интересует, придется коснуться и уголовной интриги.

Обкомовец сразу уловил что к чему. Снял трубку, кратко перемолвился с каким-то Семеном Аркадьевичем и любезно сообщил:

– Прокурор готов принять.

Торжествую: с помощью прокурора, при его содействии размотать любой клубок – пара пустяков.

И как же ошибся, как опростоволосился. Впервые так пролетел, словно неоперившийся птенец, словно за моими плечами никакого опыта. Что говорить, опыт много значит, но повторять след в след пройденное – последнее дело. Знаю, знаю – новая обстановка, иные обстоятельства требуют и ходов иных. А вот поди ж ты.

Подкупили гласность, открытость, широкая демократия. Всеобщие разговоры об этом на каждом углу, в любое время суток.

И в голову не стукнуло, что гласность, открытость и демократия взяты на вооружение не одними сторонниками перестройки, а и теми, кто тормозит, противится, кому застой в самый раз, лучшего времени и не видится.

Являюсь к прокурору. Едва переступил порог приемной, предупредительный голос:

– Вы Подколокольников? Семен Аркадьевич ждет, – и кивок на дверь кабинета.

Мне бы насторожиться – с чего такая предупредительность, а я принял за добрый знак.

В глубине кабинета за обширным, более обширным, чем у меня на даче, письменным столом плотный человек в форменном кителе, положенные знаки различия, депутатский значок на лацкане и четыре планки орденских ленточек. Полный джентльменский набор.

Крупное, несколько вытянутое лицо, под лохматыми бровями глубоко посаженные пронзительные глаза. Прямой нос и под ним усы вразлет – все крупно, отчетливо, схватывается сразу.

Подчеркнуто равнодушное, даже скучающее выражение – все мы знаем, всего навидались, ничем не удивишь. И при этом все же напряженно изучающий взгляд.

Прокурор он и есть прокурор, человек строгий, не расположенный к шуткам и разным вольностям, постоянно подобран, неприступен – мол, единому закону повинуюсь.

Прокурор при всей строгости удостоил меня молчаливого кивка и молчаливого жеста – присаживайтесь. Все в полной тишине.

Сев, жду вопроса, какого-нибудь слова, полагая, что начало разговора за хозяином кабинета.

Тишина нерушимая. Кажется, в этом кабинете не разговаривают, а только переглядываются. По выражению напряженного лица блюстителя закона понимаю – дебют за мной.

Что ж, бывает. Приходится обрисовывать контуры дела, по которому приехал.

Излагаю возможно внятнее главное из предоставленных редакцией материалов.

Собеседник предельно внимателен, не перебил ни единым словечком. Лишь время от времени вскидывал брови. Невозможно не подивиться прокурорскому профессионализму.

Нарочитая молчаливость хозяина кабинета поощряла вдаваться в подробности, и я выложил несколько больше, чем следовало. Спохватился, пожалел, но поздно. Что вылетело, то вылетело.

Спохватившись, замолк. И опять повисла тяжелая пауза. Прокурор ждал чего-то, но я твердо решил не добавлять ни единого слова. И так нарушил принятое правило: задавать вопросы и слушать. В рассуждения пускаться, когда нужно разговорить собеседника.

Прокурор просветил меня пронзительно-прицельным взглядом и, убедившись, что больше не услышит ни слова, сдул с обширного стола невидимую пыль, провел по лежавшему на нем толстому стеклу рукавом форменного кителя, а потом еще и ладонью. И только убедившись, что стол, на котором не было ни единого предмета, даже самой малой бумажки, непорочно чист, снова уставился в меня и заговорил:

– Все мне известно. Ничего нового вы не добавили. Знаю, что безобразие. Даже беззаконие. Вам в это дело лезть не советую.

– Как? – вырвалось у меня.

– А так. Не ваше дело. – Прокурор поиграл мощными бровями. Подумалось, в застойные годы отрастил. При Сталине отращивали усы, при Брежневе – брови. Брови отрастить труднее, но, видимо, при большом желании можно. – Предоставьте нам. Шумиха делу вредит.

– Но тут как раз замешаны органы правопорядка.

– Вы сочиняете романы, повести и еще что-то, – прокурор подался ко мне. – Вот и сочиняйте. Не хватает тем, материала – поможем. У нас этого добра навалом.

– Не беспокойтесь, в темах не нуждаюсь, – грубо парировал я.

– И хорошо. Послушайте совета: отправляйтесь-ка домой.

– Но я приехал не по своей воле, по заданию центральной газеты!