О героях и могилах - Эрнесто Сабато Страница 76

Конечно, я не был так глуп, чтобы переть на рожон, не позаботясь об элементарной предосторожности: я менял одежду, наклеивал фальшивые усы или бороду, надевал темные очки, менял голос.

Таким способом я за три года много кое-чего узнал. И благодаря всей этой кропотливой предварительной работе обрел возможность проникнуть в тайные их владения.

И тут мне пришел конец…

Ибо в эти дни, последние перед моей смертью, я уже не сомневаюсь, что участь моя была решена, возможно, еще в самом начале моих исследований, с того злополучного дня, когда я стал наблюдать за слепым в метро, катаясь взад-вперед по перегону между Пласа-де-Майо и Палермо. И порой я думаю, что, чем хитрей казался я себе, чем тщеславней гордился своим мнимым хитроумием, тем пристальней они следили за мной и тем быстрее я продвигался к своей погибели. Я даже начал теперь подозревать вдову Этчепареборда. И впрямь сколько мрачного комизма в мысли, что вся обстановка ее гостиной: все эти безделушки и огромные Бемби, фотоснимки мещанской четы на отдыхе, идиллические вышитые изречения – в конечном счете все то, над чем я высокомерно позволял себе втихомолку посмеиваться, было лишь пошлой, во вкусе черного юмора декорацией!

Правда, это только предположение, пусть и правдоподобное. Я же намерен говорить о ФАКТАХ. Итак, вернемся к событиям в их хронологическом порядке.

В дни перед выходом Иглесиаса я изучал, как в шахматной партии, все варианты, могущие возникнуть при этом его выходе, – следовало быть готовым к любому. Например, вполне могло случиться, что те люди приедут за ним в такси или в частной машине. Не мог же я терять самый блестящий шанс в моей жизни, упустив столь легко предсказуемую возможность! И я держал поблизости грузовик, который мне одолжил Р., один из моих сотрудников по изготовлению фальшивых ассигнаций. Но когда в тот день я увидел, что эмиссар, похожий на Пьера Френе, пришел пешком, я понял, что эта предосторожность была излишней. Разумеется, оставался еще вариант, что они могут взять такси уже вместе с Иглесиасом, и, хотя теперь в Буэнос-Айресе поймать такси труднее, чем встретить мамонта, я, глядя, как они выходят из пансиона, был готов и к этому варианту. Но они не задержались у подъезда, не постояли с видом людей, ожидающих такси, напротив, коротышка, даже не поглядев по сторонам, повел наборщика под руку к улице Бартоломе-Митре – было ясно, что они поедут общественным транспортом, куда бы они ни направлялись.

Был возможен, конечно, и еще один вариант – толстяк из КАДЭ мог где-то ждать их в машине, но это я считал нелогичным, естественней тогда было ему ждать тут же, на улице Пасо. С другой стороны, поездка автобусом представлялась мне вполне уместной: ведь они вряд ли захотят сразу же внушить новичку, что их Секта всемогуща, нет, смиренная повадка, показная нужда – это отличное оружие в обществе жестоком, эгоистичном, но склонном к сентиментальности. Хотя «но» следовало бы здесь заменить союзом «и».

Я шел за ними в благоразумном отдалении.

Дойдя до угла, они свернули налево, к авениде Пуэйрредон. Там подошли к остановке транспорта, где стояла небольшая очередь – мужчины, женщины, – но по инициативе некоего господина в очках и с портфелем, весьма почтенной внешности, за которой я, однако, почуял прожженного негодяя, все уступили очередь «бедняге слепому».

Итак, эти двое прошли вперед, вся очередь – за ними.

На таблице были указаны три маршрута, их номера были для меня ключом к разгадке великой тайны: то не были номера автобусов, направлявшихся в Ретиро и к Юридическому факультету, к Клинической больнице или в Бельграно, нет, они вели к вратам Неведомого.

Моя пара вошла в автобус, идущий в Бельграно, а я за ними, пропустив впереди себя нескольких человек – вроде изоляционной прокладки.

Когда автобус подъехал к Кабильдо, я стал себя спрашивать, в каком месте района Бельграно они сойдут. Но автобус двинулся дальше, а маленький человечек сидел совершенно спокойно. Только когда стали подъезжать к остановке Виррей-дель-Пино, он попросил пропустить их, и оба стали у выхода. Сошли они на улице Сукре. По улице Сукре направились к улице Облигадо и по ней на север, до улицы Хураменто, потом по улице Хураменто до улицы Куба, потом по улице Куба опять на север; дойдя до улицы Монроэ, снова повернули на улицу Облигадо и по ней возвратились к небольшой площади, по которой уже проходили, площади на перекрестке улиц Эчеверриа и Облигадо.

Совершенно ясно, они сбивали со следа. Но кого? Меня? Или кого-то другого, который, как и я, шел за ними? Да, этим предположением не стоило пренебрегать – конечно же, я не первый, кто пытается проникнуть в их тайный мир. Возможно, что на протяжении истории человечества таких было много, я, во всяком случае, назвал бы двоих: Стриндберга [132], который поплатился безумием, и Рембо [133], которого стали преследовать еще до его отъезда в Африку, как явствует из одного письма, посланного поэтом его сестре и неверно истолкованного Жаком Ривьером [134].

Еще могло быть, что они старались запутать Иглесиаса, учитывая изощренную способность ориентироваться, которую приобретает человек, лишившись зрения. Но для чего им это?

Как бы там ни было, после всех поворотов они возвратились на небольшую площадь, где находится церковь Непорочного Зачатия. У меня мелькнула мысль, что они зайдут в нее, и я мгновенно подумал о склепах и каком-либо тайном пакте между обеими кастами. Но нет, они, миновав церковь в этом любопытном закутке Буэнос-Айреса, приблизились к ряду старых трехэтажных домов, образующему касательную к зданию церкви.

Войдя в одну из дверей, ведущих на верхние этажи, они стали подниматься по грязной, ветхой деревянной лестнице.