Без лица - Хари Кунзру Страница 74

По сути, университет — это машина по формированию характера. Граница тут довольно тонкая. Характер — это не ум. Для его укрепления гораздо более эффективны занятия спортом, чем книги. Спортсмены (способные сидеть на лошади и показывать туземцам, кто тут главный) обладают более высоким статусом, чем любители цитировать поэтов или перечислять энумераторы факторов х. За буфет Бриджмена заткнут последний выпуск университетского журнала «Исида», кумиром которого, как обычно, оказался спортсмен Джеральд Фендер-Грин (Клуб крикета Оксфордского университета, Клуб регби Оксфордского университета, Клуб баскетбола Оксфордского университета), который приехал из академического парника школы Чопхэм-Холл и известен всем как Эф-Гэ… Вот это — ярко выраженный характер.

А вот в Джонатане Бриджмене есть что-то тревожащее. Что-то обостренное. Тогда, в союзе, он встал — с пересохшими губами, нервно теребя тугой воротничок, — и начал говорить об Америке. Но вскоре эта речь превратилась в монолог о Западе, а затем соскользнула в прибой расистского движения у берегов человечества и белизну, белизну, белизну — пока он наконец не осознал, что делает, и не сел на место. Иногда оно прорывается наружу. Чувство пины. Он должен следить за собой.

Беседа вокруг стола с накрытым завтраком переходит от драмы к предложению проктора [169]запретить граммофоны на реке, а затем к последнему розыгрышу, учиненному над первокурсницами, — что-то насчет привязывания свиньи к задним воротам одного из женских колледжей. Бриджмен, хозяин, вносит свой вклад, принимает участие, вникает во все. Тем не менее, когда позавтракавшие гости отбывают, он продолжает сидеть на месте, глядя на грязные тарелки и пустые чашки с застывшим, ничего не выражающим лицом.

Это продолжается мгновение.

Человек, который немного позже выходит в квадратный дворик, небрежно-развязен и беспечен. Его руки глубоко упрятаны в карманы, трубка вульгарно свисает из левого угла рта; он не спеша подходит к домику привратника и пролистывает почту. Ничего важного. Напоминание о неоплаченном счете за казенное содержание, рекламка, анонсирующая создание общества альпинистов. Единственный интересный объект — записка от дуче оксфордских фашистов, который слышал речь в союзе и хотел бы пригласить оратора на чай. Оратор польщен и, шагая по Брод-стрит, пытается сообразить, насколько фашизм соответствует нормам. Иногда по вечерам можно наблюдать, как их оксфордская группа идет на собрание, красуясь черными мундирами. Левин говорит: все это заговор против прачечной. Один и тот же воротничок можно носить несколько дней.

— Смотри, куда идешь!

Он врезался в изможденного молодого человека с палкой, который, хромая, выходит из колледжа Троицы. Бриджмен бормочет извинения и ускоряет шаг. Призрак. В Оксфорде полно таких персонажей — тех, кто принимал участие в войне и вернулся домой. Они не общаются с другими студентами, создавая что-то вроде параллельного университета. Эти две плоскости перекрывают друг друга, но при этом никогда в действительности не соприкасаются. Розыгрыши, джаз и коктейли. Грязь и гниющая плоть. Несопоставимо.

Джонатан, улыбаясь, пересекает Сент-Джайлс. И тут, без малейшего предупреждения, происходит нечто редкое и чрезвычайно важное. Подобно одному из малых небесных тел, чью траекторию можно высчитать только с помощью логарифмической линейки, частица по имени Джонатан сталкивается с другой. Это событие меняет все, навсегда.

Сначала слышен звонок, затем — визг цепи, нуждающейся в смазке. Из-за угла музея Эшмола [170]выворачивает велосипед, а на велосипеде — девушка. Бриджмен делает шаг, чтобы уступить ей дорогу, и какое-то мгновение она смотрит ему прямо в глаза. Его мир загустевает и замедляет течение. На ней белое летнее платье, поверх него — университетская мантия. На голове — соломенная шляпа с широкими полями и желтыми шелковыми цветами вокруг тульи. Пока колеса ее велосипеда виляют по направлению к улице Корнмаркет, он понимает, что она красива. Щеки девушки румяны от велосипедной езды, а, когда ее ступни нажимают на педали, белый хлопок платья натягивается по линии бедер — натягивается и опадает, натягивается и опадает. Ее лицо — лицо куклы, аккуратное и опальное, и все черты прорисованы на нем с восхитительной деликатностью. Длинная прядь тонких светлых волос падает ей на глаза. Бриджмен останавливается и откровенно пялится на нее. Она как чайная роза. Как зеленые поля с межевыми стенами из сухого камня, как ивы, фруктовый салат, закат над… — шквал возможных метафор ошеломляет его, и Бриджмен ловит себя на том, что ожесточенно сосет пустую трубку. То, что он увидел сейчас, — образец, стереотип, сама суть английской девушки.

Мысли о ней вытесняют из его головы итальянские войны. Лекция влетает в одно ухо и вылетает из другого. Союзы государств заключаются и рушатся, города подвергаются грабежу, не оставляя следа в сознании, всецело поглощенном светлыми волосами и белым хлопком, который натягивается и опадает, натягивается и опадает. Где он может разыскать ее? Женских колледжей немного, поиск вряд ли затянется надолго. Но сама идея навевает ему нехорошие воспоминания об ожидании в тени, о поклонах из-за кустов. Он напоминает себе: Оксфорд — маленький город, и он наверняка еще встретит ее. Рано или поздно.

Это происходит рано, в день последнего спектакля «Отелло». Каждый вечер этой недели Джонатан любезничает с Левиным и наблюдает, как тот становится жертвой зеленоглазого чудовища — ревности [171]и лишает жизни Перси Твигг, нежную (хоть и широкоплечую) Дездемону. Несмотря на то что власти колледжа не позволили настоящей женщине играть эту роль, несколько студенток умудрились проникнуть в труппу, придавая постановке дерзкую, беззаконную атмосферу. Все происходит в комнатах Левина, по такому случаю украшенных в венецианском стиле; основное впечатление создают муслиновая драпировка на потрепанной мебели и большие вазы с фруктами, установленные на буфете. Сам Левин, чтобы усугубить трагический эффект, расхаживает повсюду в костюме и задевает гостей рапирой, из-за чего они то и дело расплескивают напитки. Наполненный до краев шампанским и артистическим триумфом, Левин настойчиво целует всех по-французски — в обе щеки, оставляя большие черные пятна. Похожий на сову очкарик из колледжа Бэллиол говорит Джонатану, перекрикивая граммофонный джаз: «Ты это, ха-ха-ха, так здорово сделал, там, где пудришь ему мозги, прямо мороз по коже…» И в этот момент открывается дверь и входит она. Пока девушка осматривает комнату, какой-то миг — нелогичный, волнующий — Джонатан думает, что она ищет его. Затем гостья устремляется вперед и обнимает Левина:

— Дорогой!

— Дорогая!

— Ты был!..

— Я знаю.