Хроника чувств - Александр Клюге Страница 71

А.: Это были частности, потому что главного они не меняли. Мы полагали, что наши действия были совершенно ясны с профессиональной точки зрения и были понятны противнику. Это и удерживало его.

Я.: Было ли у противника время оправиться от изумления?

А.: Вам трудно все это понять, потому что вас там не было. Фашисты со своей примитивной манерой мыслить не могли сразу переключиться с «понимания», к чему бы оно ни относилось, на «проявление враждебности», если «понимание» относится к чему-либо, что само по себе не является «вражеским». Мы же ехали тушить. Враг должен был, по чисто профессиональным воинским соображениям, сначала внутренне переключиться. А при такой комбинации мотивов он ничего не может предпринять, даже если он имеет численное преимущество и вооружен. Можно сказать, у самого оружия в таком случае нет тенденции стрелять. А тем временем нас уже и след простыл.

Я.: Вы сказали, что не смотрели на них, а теперь развернули целую теорию о реакции немцев на случившееся. Как у вас все это сходится?

А.: Оно и не сходится. Представьте себе конкретно колонну. Мощные и быстрые машины, вылетающие из-за поворота на главную улицу, и при этом их заносит на тротуар, потому что масса у машин порядочная. И у нас в самом деле были впечатления двоякого рода. С одной стороны — предельно детальные, например не врезаться в афишную тумбу сразу за поворотом, когда борт тротуара в шестидесяти сантиметрах от левого колеса, а с другой стороны — очень общее впечатление от высоты поднявшегося дыма, который мы увидели издалека минут за двадцать до того. Может быть, наши глаза видели и еще что-нибудь, но для достижения цели эти частности не имели значения.

Я.: Разве это не отвечает высокой социалистической морали — спешить через позиции врага к очагам пожаров, точно и полностью погасить их, а потом еще и справиться с переправой обратно, не потеряв ни людей, ни машины?

А.: Я бы сказал, что социалистическая мораль — достоинство столь высокое, что в тех обстоятельствах было не до него.

Я.: Любовь к доверенному вам городу, как известно, тоже часть социалистической морали. Разве не это вами двигало?

А.: Сомневаюсь, что мы могли это сообразить. Социалистическая мораль, как высшая ценность, стоит, так сказать, на высоком пьедестале. Для этого нужен зал, время, чтобы созвать собрание, вступительная речь, доклад и прочее. Всего этого просто не могло быть.

Я.: Так что же вами двигало? О фашистах вы сказали, что их мотивы и впечатления были такого рода, что у них ничего не могло получиться. А что было вашей внутренней опорой в победе над пожарами в городе?

А.: У нас не было никакой внутренней программы, если вы что-то такое имеете в виду, потому что на это не было времени. Для этого нужно самосознание, такое, какое было в тот день у немцев. Это самосознание и сбило их с толку.

Я.: Однако помчаться в занятый город, показать свое мастерство в тушении пожаров и вернуться назад — для этого тоже нужно самосознание.

А.: Вы все еще не точно это себе представляете. Колонна из 216 мчащихся пожарных машин, по частично заваленным улицам, там и тут улицы перекрыты, мы приближаемся, — ориентируясь на общую картину, полученную двадцать минут назад и спроецированную, ориентируясь на страны света, на весь город, — к очагу пожара, общее впечатление от которого рассыпается в сплетении улиц. Как делить колонну на отдельные группы, распределить их по отдельным объектам? Въезжать ли во дворы, где в них еще можно въехать, чтобы перехватить движение огня, или мы попадем в ловушку, если не удастся остановить огонь? Все это решения, связанные со множеством деталей, и самосознание с этим не справится. Это происходит, так сказать, ниже уровня командиров, реагирующих на оклики и выкрикивающих задним числом приказы, которые только подтверждают вещи, уже и без того происходящие. Голова за всем этим просто не поспевает. Голова как место, где и обитает мораль, всегда отстает от событий.

Я.: А может быть, действуя тем же образом, можно было бы выбить немцев из Киева? Так же, как вы, пожарные, в город могли бы въехать и наши войска.

А.: Безусловно. Под Киевом у нас было верное превосходство.

Я.: Так почему же отошли?

А.: Вы и на это смотрите с упрощенных позиций буржуазного самосознания: «Центр мира — там, где я. Я = Я. Здесь = Здесь, где я. Превосходство = превосходство». Битва за Киев была решена в 300 километрах от города, в районе Умани, и уже не имеет значения, как мы — я имею в виду наши войска — чувствовали себя под Киевом и насколько мы были сильны. При всем преимуществе приходится отходить, потому что как часть социалистического целого мы оказались под угрозой окружения. Мы это знали. Только видеть этого не могли. В противном случае, тут я с вами согласен, мы нашли бы возможности удержать Киев. Находчивости нам было не занимать. Проблема в том, что поражение можно только отметить на карте, увидеть его, как пожар, нельзя.

Я.: Наградили ли вас потом за совершенные действия?

А.: Нет.

Я.: Было ли известно о вашем поступке?

А.: Это был просто частный жизненный случай, не геройство.

Я.: Почему же нет?

А.: Возможно, делать этого вообще не стоило. Мы обеспечили немецкое командование квартирами.

Я.: С классовых позиций жителей это неверно.

А.: Трудно сказать. Это было больше инстинктивное действие.

Я.: А с точки зрения советской агитации — геройский поступок.

А.: И все же никаких наград.

Я.: А почему, как вы полагаете, этого не произошло?

А.: Потому что нас было уже не найти.

Я.: Как же это? Ведь вы вернулись.

А.: Верно. Мы пробивались назад через немецкие позиции тремя параллельными колоннами, чтобы повысить скорость.

Я.: Они стреляли вам вслед?

А.: Вовсю. Но цистерны были уже пустые.

Я.: Так почему же вас было не найти?

А.: Мы потеряли наши функции.

Я.: Вас сняли с должности?

А.: Нет. Мы оказались в степи. Там нечего было тушить.

Я.: Обеспечения бензином у вас не было?

А.: Мы проехали 300 километров. Удалось заправиться. Но на этих просторах нашей колонне, предназначенной для работы в городе, делать было нечего.

Я.: И что же вы делали?

А.: Мы хотели попасть в Кривой Рог.

Я.: Зачем?

А.: Там нас могли оценить, там есть большие объекты. В деревне колонна в 216 специализированных машин бессмысленна. В деревне не может быть такого пожара, с каким мы справляемся.