И в беде мы полюбим друг друга - Тьерри Коэн Страница 71

Ведущий сначала отшатнулся, нахмурившись, но потом решил, что я так шучу, и начал очень глупо смеяться. Кандис, похоже, забеспокоилась, но изобразила на лице улыбочку: мол, скажешь тоже, Алисочка!

– Может, Кандис, и разыграла вас, не спорю. Но она старалась всеми силами вас расшевелить. Она заботилась о вас, желала вам счастья.

– Нет. Она думала о себе, и только о себе, – заявила я непререкаемым тоном. – Я тут у вас выступаю в роли дуры, главной дуры вашего вечера, но здравый смысл мне пока не изменил. И вам всем, вместе взятым, нет ни малейшего дела до моего счастья. Мои новые подруги втерлись ко мне в доверие, они надо мной издевались и бесстыдно меня обманывали только ради того, чтобы сделать эту подлую передачу. Вы публично меня унизили, желая заработать как можно больше денег. Другой причины ни у кого из вас не было. И мое счастье тут ни при чем.

Я видела, как изменились в лице и Кандис, и ведущий. Ведущий хотел перехватить у меня инициативу, заговорил в микрофон, но сумел только выдавить:

– Вы должны понять, Алиса… все это…

– Сделано ради меня? Вы это хотите сказать?

– Да. Именно.

Я видела, что ведущий внимательно слушает, что говорит ему режиссер в наушник. А Кандис смотрела в сторону кулис. Я встала.

– Значит, все сделано ради моего счастья? Значит, по-вашему, мое счастье в том, чтобы меня обманывали и я получала письма не от любящего человека, а фигню, написанную по подсказке?! Значит, по-вашему, я чувствую себя счастливой, когда меня используют как материал, когда меня день за днем снимают камеры, которые следят за мной повсюду? А вершина моего счастья, по-вашему, в том, чтобы вместо свидания с влюбленным, под предлогом которого меня затащили в этот зал, оказаться на сцене и слушать, как вы трубите на всю Францию, какая я жалкая и ничтожная?!

Я не узнавала себя, не узнавала своего голоса, я говорила жестко и холодно. Но внутри у меня затаилось рыдание, и оно придавало голосу особую наполненность.

– Я очень рад, что у нас возникла такая дискуссия, Алиса, – сказал ведущий, снова обретая самоуверенность. – Сейчас у нас перерыв на рекламу, а затем мы вернемся к нашим увлекательным дебатам.

Я заметила за кулисами охранников и поняла, что после рекламы меня на сцену не пустят. Они уведут меня под предлогом моего плохого самочувствия, или наврут еще что-нибудь похуже.

– Нет! – крикнула я. – Я не договорила!

Я стояла и не трогалась с места.

– Успокойтесь, Алиса. Вы все еще во власти своих переживаний, мы это видим и понимаем. Мы находим естественным, что в такой ситуации у вас не выдержали нервы. Сейчас во время паузы мы все немного успокоимся и продолжим нашу дискуссию в более спокойных тонах.

Я сунула руку в сумку, вытащила пистолет, который мне подсунул Бодрю, и наставила его на Кандис. Я подумывала о такой возможности, но не была уверена, что отважусь его достать. Но сейчас я хотела договорить. Хотела, чтобы меня услышали и поняли. В зале послышались крики. Ко мне кинулись охранники.

– Ни с места! – распорядилась я. – Еще один шаг, и я прикончу обманщицу!

Я была совсем другой женщиной. Я была сама собой.

Охранники остановились, не зная, как поступить. Кандис побелела.

– Алиса… Что ты делаешь?..? Ты с ума сошла?..? Это уж слишком…

По ее глазам я видела, что она растерялась. Она не знала, что ей делать. Ей было страшно. Ей хотелось убежать. Кандис сделала шаг назад.

– Слишком? Я сошла с ума? От кого я это слышу? Кто здесь на самом деле сумасшедший?

Возможно, в их глазах я выглядела истеричкой. Мне плевать. Я наблюдала за тем, как они паниковали. Операторам подавали сигналы, которые я поняла как просьбу прекратить съемку.

– Если вы оборвете связь или прекратите снимать – я выстрелю, – объявила я.

Потом я показала на монитор, на котором были видны картинки, надвигающиеся на телезрителей.

– Оставьте этот монитор работать. И не думайте, что я блефую. Мне терять нечего, вы у меня украли единственное, что у меня было, – мое достоинство. Так что я готова на все, и я хочу высказаться или…

Тут я приблизила дуло пистолета к виску Кандис.

Она вскрикнула и побледнела еще больше.

– Не стреляй, Алиса, – жалобно попросила она. – Я тебя умоляю.

– Алиса, прошу вас, – заговорил ведущий, стараясь выглядеть как можно спокойнее. – Вы сейчас совершаете нечто серьезное, крайне серьезное.

– А вы ничего серьезного не совершили? Так, пустячки? Вы украли у меня жизнь, превратили ее в дешевую мелодраму и кинули на растерзание зрителям. Это, по-вашему, не серьезно? Вы представили меня социальным уродом, выставили мои чувства напоказ, надругались над моей застенчивостью, и все ради денег и карьеры, и это не серьезно? Вы считаете себя настолько выше меня, что я как человек для вас ничто, и вы не собираетесь расплачиваться за содеянное?

Во мне кипел гнев, кипели слова, но мне удавалось говорить весомо и сдержанно. Я не имела права выглядеть сумасшедшей. Я не имела права сойти с ума от отчаяния. Хотя на самом деле так оно и было.