Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом - Малика Ферджух Страница 71

– Прямо сейчас?

– Сеанс через четверть часа. Не люблю опаздывать к началу.

Джослин как раз хотел спросить ее о чём-то очень важном. Он был рад ее видеть… и в то же время боялся опять ляпнуть глупость, как в прошлый раз. Но, поймав себя на том, что завороженно смотрит, как двигаются маленькие сухожилия на ее щиколотках над закатанными носочками, а потом на мысли, что в кошке-шапочке она похожа на очаровательного казачка, он по-настоящему испугался – не ее, себя.

Его сердце окончательно ушло в пятки, когда она запросто продела руку ему под локоть и повела его к проспекту. Ладно, сбегать в туалет можно и в кино.

Просперо встретил их в дверях своей будки киномеханика.

– Скорее, сеанс сейчас начнется, – сказал он, мягко подталкивая их к залу. – Вперед, вас ждет магия кино!

Дидо рассмеялась и увлекла Джослина в большой зал, обитый золотисто-коричневым бархатом, именуемый залом Теды Бары.

– Папа говорит, что нет ничего лучше для просмотра фильма, чем бархатное кресло в бархатном зале, – сказала Дидо, снимая пальто и кошку. На ней оказалась юбка цвета жженого сахара и кремовый пуловер из какой-то шелковистой и тягучей на вид материи.

– А где еще можно смотреть фильм, если не в кинозале? – спросил Джослин, незаметно отодвигаясь от подлокотника, чтобы их разделяло не меньше четырех сантиметров.

Она подтянула коленки к груди и пристроила ноги на переднее кресло. Он отвел глаза от носочков и маленьких сухожилий.

– О, есть еще эти автокинотеатры, которые просто бесят папу. Их всё больше, по всей стране. Никакого зала, ты приезжаешь на машине, смотришь фильм через ветровое стекло, а ребята на роликах подают тебе через окно гамбургеры.

– Какие вы всё-таки чудики, американцы, – вздохнул Джослин и вдруг подумал, что надо было снять шарф.

Разматывая его, он – отчасти намеренно – коснулся рукава Дидо. Пуловер оказался на ощупь именно таким, как он себе представлял, мягким и пушистым, а под ним чуть бугрился твердый бицепс.

– Да, странная идея – есть под Кэри Гранта! – согласилась она.

– Ставлю ужин с ним, что это не приживется! – подхватил он с глуповатым смешком.

Когда пошли титры «Призрака и миссис Мьюр», Дидо уселась поглубже и откинула голову на спинку кресла. Джослин тоже.

И всё вдруг стало невообразимо чудесно – хорошенькая миссис Мьюр в доме с привидениями, пуловер Дидо, призрак капитана Грегга и его подзорная труба, веселый, а потом печальный плеск морских волн, рука Дидо под тягучим рукавом, рука Дидо на подлокотнике, чарующая музыка, конский хвостик Дидо, подпрыгивающий между спинками их кресел, – так чудесно, что Джослин забыл о своем переполненном мочевом пузыре.

Выйдя из зала, он со всех ног кинулся в туалет. И там, среди белого фаянса и зеленого мрамора, задумался, как же задать Дидо тот самый важный вопрос.

Но когда он вернулся, они поссорились. Дидо утверждала, что никакого призрака на самом деле не было и миссис Мьюр сочинила свой роман сама. Джослин же, наоборот, считал, что автором книги был не кто иной, как призрак капитана, а героиня просто писала под его диктовку.

– Папа, рассуди нас. Кто прав?

Просперо крутил ручку проектора, перематывая пленку назад. Лохматая шевелюра поэта-математика покачивалась в такт его движениям.

– Если хочешь верить, верь. Если не хочешь, кто тебя заставит?

Дидо закатила глаза, поправила кошку-шапочку и, привстав на цыпочки, поцеловала отца.

– Ужинать придешь?

– К полуночи буду. Не жди меня. Я подменяю Сендак, ее малыш простужен.

Они вышли в море декабрьских огней, прогулялись по 5-й авеню, поглазели на витрины. По дороге поели вафель с кленовым сиропом и жареного миндаля. Между обжигающими глотками Дидо принялась напевать песню, которой Джослин не знал.

– Lorsque tout est finiiii… Que se meurt noo-otre beau rêve… Pourquoi pleurer le temps enfouiiii…

– Enfui, – тихо поправил Джослин. – Не enfoui.

Больше он ничего не нашелся сказать. Его тронуло, что она поет по-французски – и фальшиво.

– Что это? – спросил он.

– Это поет Марлен Дитрих в «Марокко». Ты видел?

Да, фильм он видел, еще маленьким, до войны. Только во Франции он назывался «Обожженные сердца». Джослин даже помнил, что это Эдит, старшая, повела однажды его и сестренок на этот фильм вместо обещанных Лорела и Харди. Всю дорогу Эдит повторяла, что это кино не для детей, но она очень сильно влюблена в Гэри Купера, так сильно, что не может ждать.

– Каждый раз, когда на экране целовались, – сказал он, – Эдит закрывала нам глаза руками. Мне было шесть лет.

– Тогда ты, наверно, пропустил ту сцену, где Марлен Дитрих поет в кабаре, одетая в мужской смокинг. Lorsque tout est finiiii… Que se meurt noo-otre beau rêve… Она там стащила розу из декольте одной женщины в зале и приколола ее к лацкану смокинга. А потом в знак благодарности поцеловала женщину в губы.

– Действительно, – кивнул Джослин и вдруг почувствовал себя дурак дураком. – Я этого не помню.

– Это чудесная сцена, такая легкая, веселая, – вздохнула Дидо.

Он восхищался ею. Ему нравилась ее вольная речь. У кого она этому научилась – у Просперо? В семье Бруйяров о таких вещах не говорили. Не то чтобы они были под запретом, нет. Просто никому не приходило в голову, что женщины иногда целуют себе подобных.

– Сегодня бы такое не сняли, – продолжала Дидо, хмуря брови под шапочкой. – Мы живем в эпоху запретов, подозрений и тотального надзора.

Они подошли к гигантской рождественской елке у Рокфеллер-центра, опутанной километрами светящихся гирлянд. Электрических лампочек хватило бы на мост через океан от Нью-Йорка до Парижа, и Джослину подумалось, что он впервые встретит Рождество вдали от семьи. Он поднял капюшон.

Дидо, доев вафлю, облизывала с губ сахарную глазурь. Домой Джослину не хотелось. Сначала он должен ее спросить…

– Знаешь, что бы доставило мне удовольствие? – сказал он.

– Музыкальное? Экстремальное? Брутальное?

– Монументальное.

Он достал свой батистовый платок и вытер остатки глазури в уголке губ Дидо.

– Ты когда-нибудь поднималась на Эмпайр-стейт-билдинг?

– Один раз, мне было десять лет. А ты, Джо?

– Еще ни разу.

– Не может быть! Обычно туристы бегут туда в первую очередь.

– Вот и Роземонда мне пеняет. Она пишет, что если в следующем письме я не расскажу, как побывал там, то могу вообще его не посылать.

– Твоя сестра, я смотрю, тот еще экземпляр.

– Еще какой. А я, между прочим, не турист, – добавил он, складывая платок.