Гавайи: Дети Солнца - Джеймс Миченер Страница 58

– Назад! Возвращайтесь назад! – взмолился Кеоки на своем родном языке. Понемногу четыре красотки и их очаровательная нагая матушка начали понимать, что на этом корабле, в отличие от всех остальных, в их услугах не нуждаются. В с мущенииони вернулись на каноэ, приобретенное на те средства, которые таким образом семейство наживало на моряках проходящих судов. Глава семьи, осознав, что сегодня заработка не предвидится, вздохнул, и принялся грести к берегу, увозя своих "работниц".Когда лодка поравнялась с плывущими к кораблю девушками, мужчина, все ещё не придя в себя от недоумения, крикнул им:

– Поворачивайте! Девочки не нужны!

И ватага разочарованных красавиц-островитянок вернулась к берегу, где, не скрывая досады, принялась одеваться.

На борту "Фетиды", никогда прежде не видевший обнаженных женщин, Эбнер Хейл, словно в тумане, обратился к своим друзьям:

– Да, на Лахайне придется здорово потрудиться!

В это время с берега на бриг отправились двое совсем других представителей острова. Поначалу появилось каноэ, что вызвало на берегу новую волну оживления, а Хейл заметил, что на корме и у носа лодки стоят слуги с жезлами, украшенными желтыми перьями. Среди возбужденной толпы неторопливо двигались двое самых огромных людей, каких Эб-неру когда-либо приходилось видеть.

– Это мой отец! – прокричал Кеоки Канакоа миссионерам, а затем, приблизившись к Хейлу, повторил специально для него: – Тот высокий мужчина – мой отец. Он управляющий королевскими имениями.

– А я-то думал, что он – король Мауи, – разочарованно вздохнул Эбнер.

– Я этого никогда и не утверждал, – ответил Кеоки. – Люди в Бостоне посчитали, что мне нужно так говорить, чтобы произвести большее впечатление на американцев.

– А кто эта женщина? – поинтересовалась Иеруша.

– Моя мать. Она считается главным вождем всех островов. Если моему отцу требуется посоветоваться с ней по вопросам государственного управления, он должен вползать в её жилище на четвереньках. Также, как и я.

– Мы называем её "Алии Нуи", – с почтением вг олосе прошептал Кеоки, немного растягивая титул своей матери: "али-и".

Выстроившись у перил брига, миссионеры наблюдали за тем, как огромная женщина наполовину перевесилась через борт каноэ, а толпа почтительных слуг помогала ей переместить гигантское тело в лодку. Мать Кеоки, длинноволосая величественная женщина свыше шести футов роста, благородной осанки, весила более трехсот фунтов. Её обнаженная рука могла поспорить своей толщиной с телом любого из окружавших её мужчин, а тело, обмотанное несколькими слоями разноцветной тапы, скорее подошло бы какому-нибудь лесному гиганту. По одному её туловищу можно было понять, что эта женщина занимает очень высокое положение в обществе. Однако наиболее ошеломляющее впечатление производили её груди, свисавшие двумя коричневыми громадинами поверх причудливого красно-желтого одеяния. Мужчины-миссионеры поражение уставились на женщину, а она взирала на них с благоговением.

Огромное каноэ неспешно приближалось к бригу. Желтые перья на жезлах трепетали на ветру, и в эту минуту Хейлы впервые увидели отца Кеоки во всем величии. Он был не такого крупного телосложения, как Алии Нуи, хотя и дюйма на три выше своей жены, но внешность его по-настоящему поражала. Его волосы представляли копну черно-седых прядей, а коричневое лицо прорезали глубокие морщины, свидетельствующие о постоянном напряжении мысли. Под густыми бровями сверкали большие выразительные глаза. Его наряд составляли накидка из желтых перьев и подобие юбки из красной тапы. Особое внимание привлекал его головной убор – гладкая, плотно прилегающая к голове, похожая на шлем шапочка из перьев, украшенная гребнем, тянущемся от затылка до самого лба. То ли по таинственной прихоти истории, то ли благодаря изобретательности человеческого разума, этот шлем в точности копировал те, что венчали в свое время головы великих героев древности Ахилла, Аякса или Агамемнона. Только из-за того, что народ островов ещё не знал металла, шлем отца Кеоки был сделан из перьев, а не из сверкающей меди.

Увидев на палубе "Фетиды" высокую фигуру своего сына, великан Келоло проворно ухватился за спущенный ему канат и через несколько мгновений ловко запрыгнул на площадку, приставленную к правому борту брига, а затем так же сноровисто одолел последнее препятствие и очутился на палубе. Эбнер был потрясен его подвижностью.

– Он весит, наверное, не менее трехсот фунтов, – прошептал он на ухо Иеруше, но она уже не слышала его. Глаза её были полны слез. Увидев, как нежно приветствуют друг друга отец и сын, как они трутся носами, обнимаются и искренне плачут, она сразу же вспомнила своих родителей, и поэтому благоразумно держала платочек наготове.

Наконец, Кеоки освободился из объятий отца и заговорил:

– Капитан Джандерс! Мой отец желает отдать вам дань уважения. – И бывалый мореплаватель вышел на корму, чтобы выразить и свою признательность приветствиям островитянина. Келоло, гордый от того, что сумел узнать при встрече с другими капитанами о том, как следует достойно здороваться с западным человеком, протянул вперед свою мощную правую руку. И когда капитан Джандерс пожал её, то сразу же заметил татуировку, идущую от запястья до самого плеча. На руке великана корявыми буквами было выведено: "Тамехамеха – король".

– Твой отец умеет писать по-английски? – удивился Джандерс.

Кеоки отрицательно помотал головой и что-то быстро произнес на гавайском языке. Дождавшись ответа отца, он перевел.

– Это сделал отцу в 1819 году русский моряк, когда умер великий король Камехамеха.

– А почему же тогда "Тамехамеха"? – не понял Джандерс.

– Наш язык только начинает обретать письменную форму, – пояснил Кеоки. – По правописанию американскому, это может считаться и правильными неправильным. Например, вы можете написать имя моего отца "Келоло", но не будет ошибкой написать его как "Тероро".

– Ты хочешь сказать, что истина заключена где-то посредине? – спросил Джандерс.

Кеоки схватил руку капитана и восторженно принялся трясти её, будто тот изрек нечто, решавшее сложную проблему.

– Да, капитан, – счастливо улыбаясь, закивал молодой человек. – В таких случаях истина действительно находится где-то посредине.