Перфекционистка в офисе - Мария Хайнц Страница 56

— Удивительно! Так что же вы делали или не делали?

— Сейчас уже трудно что-то определенное вычленить. Это стало таким естественным. Хотя был один момент — переломный для нас. Сначала мы тоже ссорились: это не туда положил, это не так приготовила. Даже расходиться хотели. Трудно в это поверить. А потом как-то на машине ехали, опаздывали и ссорились. И вдруг перед нами на перекрестке машину снесло — прямо перед нашим носом! У грузовика тормоза отказали. Мы будто в другое измерение попали. В одну секунду поняли, что жизнь — она такая хрупкая и одновременно такая… Она будет, какой ты хочешь. После этого между нами все само собой наладилось. Ведь если кого-то любишь и уважаешь, просто не делаешь ему неприятных вещей. Стараешься, наоборот, обустроить его жизнь удобнее. Не критикуешь, а помогаешь, не ругаешь, а сочувствуешь. Если проблемы есть, решаем вместе.

— Наверное, это трудно с профессией объединять? — спрашиваю я. — Отдаваться работе (вы сказали, в школе преподаете), а потом быть доброй, пушистой, заботливой с мужем.

— Да, непросто, поэтому стараюсь на работе не отдавать всё. Половины вполне достаточно. Другу половину несу домой и отдаю мужу. И он также.

— А вы, Сергей? — не успокаивается Лёша. — Что вы делаете, чтобы сохранить любовь?

— Ничего не делаю. Просто люблю. Каждую минуту. Смотрю на нее, — Сергей обращает к Лене нежный взгляд, — и люблю. Накладываю ей салатик — тоже с любовью. Спать ложимся тоже с мыслью о любви.

— Здорово, — говорю я. — Как постоянная метта — медитация.

— Метта-медитация? — Сергей повторяет за мной, выговаривая слова по слогам, будто слышит их в первый раз.

— Это когда в течение 15 минут представляешь, что всех любишь.

— А зачем это представлять? — удивляется он. — И почему только 15 минут?

— Чтобы познать чувство вселенской любви. Это когда ты всех вместе любишь — все человечество и каждого в отдельности тоже.

— Зачем все человечество любить? Ты же не знаешь, какой каждый конкретный человек. Он детей убивает, а ты его любишь. Он женщин насилует, а ты его тоже любишь? Зачем любить каждого 15 минут в день, когда можно любить одного всю жизнь?

Я теряюсь.

— Думаю, смысл этой медитации как раз в том, чтобы научиться любить человека со всеми его недостатками, вне зависимости от того, кто он и что он натворил в жизни, — поддерживает меня Лёша. — Просто за то, что он — человек, живое существо и у него есть шанс на прощение, какие бы грехи он не совершил.

Лёша смотрит на меня так, как будто это все меня касается самым непосредственным образом. Причем уже не в первый раз. Иногда, когда я вижу такой его взгляд, у меня пульсирует в голове сумасшедшая мысль, что он видел нас тогда с Николаем в машине у подъезда и подстроил всю историю с Сердобольным, чтобы помешать.

— Не понимаю, зачем тренироваться? — Сергей слегка раздражен. — Живи так — на то жизнь и дана.

— Ладно, Сережа, — Лена обнимает его за плечи. — Просто у каждого свои взгляды на жизнь, свой путь. Мы тоже его не сразу нашли.

Они снова принимаются ворковать друг с другом и вскоре уходят в каюту. Мы, усталые от дневной качки, тоже прощаемся и удаляемся к себе.

— Может, ты мне всё-таки семинар проведешь, пока мы на стоянке? — спрашиваю я. — А то пойдем опять по волнам, не до вселенских истин будет. Ты же хотел объяснить мне, что есть главное. Хотя мне кажется, я уже знаю.

— Так что же? — Лёша умывается и прыгает ко мне на кровать.

Я уютно устраиваюсь на его руке.

— Когда я думала, что потеряла работу, то была уверена, что работа для меня — самое главное. А теперь, когда увидела Лену с Сережей, понимаю, что любовь к одному человеку — искренняя, нежная, восторженная, на всю жизнь — это самое главное. Не нужно распыляться на других. Люби того, кто рядом, одного. Еще пару месяцев назад была уверена, что все эти эмоции не так важны для жизни, особенно для работы. Честно говоря, я просто заледенела, перестала чувствовать. Но Света и Михаил были правы. Эмоции — это и есть наш двигатель. Мышление может помочь задать направление, а эмоции поднимают нас с дивана. Без них ни жить продуктивно, ни работать эффективно невозможно. Жизнь просто останавливается. Особенно без любви. Я права? Это главное?

Долго смотрю на него: правильные черты лица, узкую полоску жестких волос, ниспадающую строгой линией от нижней губы до густой щетины на подбородке и разделяющую безволосый островок на подбородке на две симметричные части. Уже и забыла, как любила раньше любоваться этой идеальной пропорцией его лица.

— Я не против такого главного, — Лёша приближается ко мне, игриво целует в шею и начинает расстегивать пуговицы на блузке.

— Не торопись! — пытаюсь его остановить. — Скажи мне, что главное для тебя?

— Сейчас, подожди, — Алексей борется с блузкой. — Как ты вообще пуговицы здесь расстегиваешь? Их тут штук двадцать! С ними и ювелиру не справиться!

— Я просто ее через голову надеваю, — показываю мастер-класс.

— Так мы гораздо быстрее до главного доберемся, — он с удовлетворением берет из моих рук блузку, бросает ее на край кровати, стягивает с меня брюки, оставляя их там же, целует под коленками, а я думаю, что опять у нас все сводится к сексу, и что он так и не ответил на мой вопрос. Значит, я не угадала? Значит, это не самое главное? А что же тогда?

* * *

Утром после завтрака мы усаживаемся на спущенный на воду тузик и оказываемся на небольшом холмистом островке, на котором, по свидетельству Лени, кроме диких кроликов, никто не живет. Скудная кустарная растительность и трава — это все, что сумело найти жизнь в суровой скалистой породе. С радостью ступаю по твердой земле. Даже здесь на суше меня немного покачивает, но сегодня чувствую себя гораздо лучше.

— Может, мы здесь останемся, а на обратном пути нас подберут? — спрашиваю Лешу, взбираясь за ним на крутой холм.

— Не волнуйся, скоро привыкнем. И, поверь, на яхте с туалетом и холодильником все же лучше жить, чем на острове с дикими кроликами. Не думаю, что твой желудок столь быстро привыкнет к подножному корму, — он показывает на скудную траву, растущую по обеим сторонам от тропинки, по которой взбираемся на самый верх. Лёша помогает мне забраться на плато.

— Ты прав, — стараюсь задержать на нем взгляд так, как это делает Лена.

— У меня с лицом что-то? — откликается он настороженно.

— Да нет, просто вид изумительный за тобой открывается.

Он поворачивается к заливу, и мы смотрим вниз на наш плавучий дом. У меня перехватывает дыхание. Будто чародей перенес нас в самое прекрасное и романтичное место на земле. Море играючи поблескивает, переливается от золотистого цвета под прямыми лучами солнца до темно-синего — у самого горизонта, ласково шумит, зазывая в новый поход.

Несколько небольших яхт, беспорядочно разбросанных по разным сторонам бухты, кажутся игрушечными. Наша выглядит самой крупной, и от этого меня, как ребенка, которому всегда хочется иметь все только самое лучшее и большое, охватывает восторг и веселье.