Мгновения Амелии - Эшли Шумахер Страница 54

Только вот я не могу ясно мыслить. Ощущаю себя Белль, которая просматривает необъятную библиотеку чудовища, или Золушкой, у которой слетела туфелька. Героини прочитанных мною историй проскальзывают из-под книжных корешков в мою душу и уверяют, что нет ничего страшного в переполняющих меня гордости и сомнениях. Нет ничего страшного в том, что я не только скорблю. Нет ничего страшного в том, что я пока не поняла, хорошая или плохая это эмоция.

– Я никого сюда еще не приводил, – признается Нолан, разбивая тишину. – Кроме Алекса, но он не в счет, потому что хочет только подключиться к Wi-Fi, раз мы прямо под роутером. Мы считаем, что здесь должны были располагаться различные приборы, типа акустической системы. Это наш основной вариант, потому что здесь есть вентиляция, видишь? – Он указывает на отдушину возле одной из полок, где под бесшумным потоком воздуха колышутся отверстия.

Нолан издает неуверенный смешок. Он ожидает хоть каких-то комментариев с моей стороны, но пустота в моей груди только растет и не собирается останавливаться. Меня посещает странная мысль: при желании я могу прикоснуться указательным пальцем к обшитой досками стене и выпустить всю накопившуюся в теле энергию, разрушив тем самым весь магазин.

– В этом весь ты, – произношу истинную правду, повернувшись к Нолану.

Нужно было сказать, что я словно попала к нему в душу.

Будь это другая история и мы бы спрятались в викторианской комнате или хотя бы в приключенческой, то после этих слов Нолан подошел бы ко мне и пламенно поцеловал в губы. Нас закружила бы музыка, прилетели бы присыпанные блестками птицы, чтобы соткать мне платье. Затем мы с Ноланом уехали бы в закат, а позади нас радостно бежал бы Уолли. Только вот это иная история.

В ней Нолан только кивает, соглашаясь со мной и признавая мои необъяснимые эмоции, и наклоняется, чтобы нежно приложить ладонь к моей щеке.

– Хочу, чтобы ты обо всем знала, – говорит он. – Все, о чем захочешь. Смотри и спрашивай все, что пожелаешь. Клянусь, отвечу на все вопросы. Здесь, – он отрывает руку от моей щеки и указывает на полки, – наброски «Орманских хроник» и записи из средней школы, когда я не ведал, что творил. Дневники, заметки и все, что сейчас для меня не имеет никакого значения, – быстро добавляет, и я с трудом верю, что он не осознает свои слова.

Я догадываюсь, что, наверное, он уже давно мечтает, чтобы кто-то узнал всю правду. Желает завязать близкие отношение с новым человеком, помимо Алекса и Валери, который бы прочувствовал частичку его новой жизни.

Я держу в руках один из многих кожаных ежедневников. Он украшен изображением большого дерева, запутанные ветви которого расправлены к коричневому кожаному небу. От ствола расходятся корни, обвивая серебряную застежку, которая смыкает ежедневник. Пальцем я разжимаю ее и открываю плотную первую страницу. Сначала содержимое выглядит ужасно скучным: длинный лист имен из разных языков, нацарапанных подростковым почерком, рядом с ними подписаны значения. Школьные заметки, вычурные закорючки. Но я ловлю ртом воздух, заметив слово Ормания.

– Ормания, – выдыхаю я, будто даже само слово несет в себе невероятную ценность. Наверное, для меня так и есть.

– Впервые написал о ней, – поясняет Нолан. – Мне было лет десять. Эйвери умоляла написать историю о растущих здесь деревьях, она клялась, что они нашептывают ее имя, а Эмили хотела пофантазировать о «чем-то красивом». Тогда я уже писал дурацкие короткие рассказы, поэтому решил впечатлить их и попробовать создать что-то большее.

– Думаю, у тебя получилось, – смеюсь я.

Его улыбка омрачена легкой грустью.

– Думаю, да.

– Ты их сильно любил, да? – скорее утверждаю я.

– Конечно. Люблю. Они же мои сестры.

Никто из нас не заостряет внимание, что он говорит в настоящем времени. Я склоняюсь над ежедневником и, стараясь выглядеть беззаботно, пролистываю страницы с первыми наметками на появившиеся в будущем удивительные «Орманские хроники».

– Ты правда так давно придумал древесных рыцарей? – удивляюсь я.

– Я решил, какая у них будет роль, но сделал их женщинами, только когда стал разрабатывать мир, который соответствовал бы всему сюжету, а не нашим выдуманным играм. Хотя я всегда понимал, что их предназначение – быть хранителями.

Закончив разглядывать первый ежедневник, я тянусь к следующему. Оказывается, он никак не относится к «Хроникам» и полон только небрежно написанных мыслей паренька с играющими гормонами.

– Пожалуйста, скажи, что ты не рассказал этой Ребекке Уайз о том, что ее груди прекрасней горных вершин, – подкалываю я. – Пожалуйста. Я не смогу жить дальше без этой информации.

От стыда Нолан заливается краской, которая заставляет покраснеть и мои щеки.

– Мы не общались, – признается он. – Если не считать единственный раз, когда я уронил карандаш возле ее шкафчика в коридоре, а она подала его мне.

– Согласно странице три ты его посчитал, здесь все детально описано.

– О боже, – Нолан закрывает лицо руками, – беру свои слова назад. Тебе не стоит все читать.

– Ну уж нет! Я обязана это сделать, раз уж стала первой, кому разрешили сюда зайти. Нолан, все ради потомков. Кто-то же должен знать, что великий Н. Е. Эндсли думал о Ребекке Уайз и… – я делаю паузу, пробегая пальцем по странице, – Джессике Рэббит? ^[8]

Нолану удается смутить меня взглядом, несмотря на залитое краской лицо.

– Признай, Джессика Рэббит горячая.

– Нет. Ну если только тебя не заводят мультяшные женщины… кролики с фигурой «песочные часы»?

– Она должна была быть кроликом?

– Она вышла замуж за кролика Роджера, и она человек, – защищается Нолан.

– Будто это что-то меняет.

– Забей. Давай просто перейдем к другому ежедневнику?

– Ладно, но только потому, что невозможно прочитать все. Может, порекомендуешь что-нибудь? Где поменьше сексуальных фантазий и побольше важного?

Нолан становится перед стеллажом, постукивая пальцами по нижней губе, и мне вдруг ужасно хочется поцеловать его. Удастся ли целовать его еще после отъезда? И справедливо ли желать следующих поцелуев по отношению к нему и ко мне?

В пятом классе я впервые поцеловалась с Грегом Питерсоном, на спор, во время классного часа. В итоге нас отправили в медкабинет, в котором медсестра прочитала лекцию о распространявшемся коклюше. Я охотно согласилась на спор, потому что сохла по Грегу, хотя разочаровалась больше в поцелуе, чем в коклюше, который подцепила неделю спустя.

И тогда я решила, что меня, видимо, ожидают книги, а не поцелуи.