Год потопа - Маргарет Этвуд Страница 52

Мы с Джимми завели привычку делать уроки вместе. Он был очень добрый и помогал мне, когда я чего-нибудь не знала. Оттого что мы у вертоградарей все заучивали наизусть, мне достаточно было посмотреть на текст урока, и потом я как будто видела его у себя в голове. Так что, хоть мне и было трудно и я чувствовала, что сильно отстала, я начала довольно быстро нагонять.

Джимми был на два года старше меня, и потому у нас не было общих уроков, кроме «Жизненных навыков». Это такой предмет, который поможет нам структурировать свою жизнь, когда она у нас будет. На этом уроке смешивали старшие и младшие классы, чтобы мы могли получить пользу от обмена разнообразным опытом. Джимми поменялся с кем-то местами, чтобы сесть сразу за мной. «Я твой телохранитель», — шепнул он, и мне стало спокойно.

Если Люцерны не было дома, мы шли делать уроки ко мне; а если была, мы шли к Джимми. Мне больше нравилось у Джимми, потому что у него был ручной скунот — новый сплайс, наполовину скунс, но без запаха, наполовину енот, но без агрессивности. Скунот был девочкой, и звали ее Убийца. Это был один из самых первых созданных скунотов. Когда я взяла ее на руки, то сразу ей понравилась.

Кажется, маме Джимми я тоже понравилась, хотя при первой встрече она пронзила меня взглядом строгих голубых глаз и спросила, сколько мне лет. Она мне тоже понравилась, хотя и курила, а я от этого кашляла. У вертоградарей никто не курил — во всяком случае, табак. Мама Джимми много работала на компьютере, но я не могла понять, что она делает: она же не работала на корпорацию. Папа Джимми никогда не бывал дома — он все время проводил в лаборатории, придумывая, как бы перенести человеческие стволовые клетки и ДНК в свиней, чтобы растить человеческие органы. Я спросила Джимми, какие органы, и он сказал, что почки, а может, и легкие тоже, а в будущем каждый человек сможет вырастить себе свинью со всеми запасными органами. Я знала, что вертоградарям это не понравилось бы: ведь свиней придется убивать.

Джимми видел этих свиней. Их называли свиноидами, от слов «свинья» и «андроид», из-за человеческих органов. Джимми сказал, что метод удвоения органов — коммерческая тайна. Очень ценная.

— А ты не боишься, что какая-нибудь иностранная корпорация украдет твоего папу и выжмет из него секреты? — спросила я.

Такое бывало все чаще: в новости это не попадало, но в «Здравайзере» ходили слухи. Иногда похищенных ученых удавалось вернуть, иногда нет. Режим безопасности все время ужесточался.

Сделав уроки, мы с Джимми болтались по торговому центру «Здравайзера», играли в мирные видеоигры и пили благокапучино. В первый раз я сказала Джимми, что «Благочашка» — средоточие зла и мне нельзя это пить, а он меня обсмеял. Во второй раз я сделала над собой усилие, и оказалось, что это ужасно вкусно, и скоро я уже не думала о том, что «Благочашка» — зло.

Однажды Джимми заговорил со мной о Вакулле Прайс. Он сказал, что она — первая девочка, в которую он был влюблен, но когда он захотел, чтобы у них было все серьезно, она сказала, что они могут быть только друзьями. Про это я уже знала, но все равно посочувствовала, а Джимми сказал, что после этого он много недель чувствовал себя как собачья блевотина и до сих пор не пришел в норму.

Потом он спросил, остался ли у меня в плебсвилле бойфренд, и я, сказала, что да — это была неправда, — но что, раз я никак не могу туда вернуться, я решила его забыть. Потому что это лучший выход, когда хочешь кого-нибудь и не можешь его заполучить. Джимми ужасно посочувствовал мне из-за потерянного бойфренда и сжал мне руку. Тогда мне стало стыдно, что я соврала; но о том, что Джимми пожал мне руку, я не жалела.

К этому времени я завела дневник. Все девочки в школе вели дневники, это была такая ретромания: компьютер можно хакнуть, а с бумажным дневником ничего не сделаешь. Я все записывала в дневник. Это было все равно что говорить с другом. Мне и в голову не приходило, что записывать разные вещи может быть опасно: наверное, это показывает, как сильно я уже отпала от вертоградарей. Я держала дневник в шкафу, внутри плюшевого медведя, потому что не хотела, чтобы Люцерна за мной следила. Тут вертоградари были правы: прочтя чьи-нибудь тайные слова, получаешь власть над этим человеком.

Потом в Здравайзеровской средней школе появился новый мальчик. Его звали Гленн. Увидев его, я сразу узнала того самого Гленна, который приходил на рынок «Древо жизни» в Неделю святого Юэлла и которого мы с Амандой водили на встречу с Пилар из-за банки меда. Мне показалось, что он мне едва заметно кивнул — узнал меня? Я надеялась, что нет, а то еще начнет рассказывать, где он меня видел. Что, если ККБ все еще ищет выдуманного Люцерной маньяка-похитителя? Что, если они найдут Зеба из-за меня и он окажется в морозильнике без органов? Это была ужасная мысль.

Но конечно, Гленн ничего не скажет, даже если меня узнает: он же не хочет, чтобы они узнали про Пилар и вертоградарей и про то, что он с ними делал. Что-нибудь незаконное, я не сомневалась: иначе зачем Пилар отослала меня и Аманду? Наверняка для того, чтобы нас от этого оградить.

Гленн ходил в черных футболках и вел себя так, словно ему на всех плевать. Но скоро Джимми начал околачиваться с ним, а со мной проводить все меньше времени.

— Чем ты занимаешься с этим Гленном? — спросила я однажды, когда мы делали уроки на компьютерах в школьной библиотеке.

Джимми ответил, что они просто играют в трехмерные шахматы или в видеоигры по Интернету. У него дома или у Гленна. Порнушку смотрят, подумала я — многие мальчики смотрели и некоторые девочки тоже — и спросила, какие игры. «Нашествие варваров», — сказал он, это про войну. «Кровь и розы» — это как «Монополия», только надо захватывать рынки геноцида и зверств. И «Вымирафон» — это такая викторина про вымерших животных.

— Может, я как-нибудь приду и тоже поиграю, — сказала я, но Джимми не поддержал эту идею. Так что, видно, они и вправду смотрели порнушку.

Потом случилась настоящая беда: пропала мама Джимми. Говорили, что это было не похищение: она сама сбежала. Я подслушала разговор Люцерны с Фрэнком: судя по всему, мама Джимми украла кучу важных данных, так что дом Джимми теперь кишел какабэшниками, как клопами. А Джимми с Брендой такие друзья, сказала Люцерна, что скоро они и к нам нагрянут. Нам, конечно, скрывать нечего. Но все равно приятного мало.