Восточная стратегия. Офицерский гамбит - Валентин Бадрак Страница 50

– Зачем три?! – почти крикнула женщина, показав «три» пальцами рук, и зазывно подмигнула.

– Вживлять будут, – с непроницаемым лицом объяснял Игорь Николаевич.

В ответ они опять прыснули.

– Так вживлять же надо два, – придвинувшись к нему ближе, на ухо прокричала торговка, и затем они обе опять, дурашливо скалясь, беззлобно заржали, и далекие звуки этого лошадиного ржания докатились даже до его притупленного слуха. В ответ он фальшиво улыбнулся, удивляясь больше не самой шутке, а своей толстокожести. В это время у него было такое ощущение, что он сидит в бункере, отделенный от всего мира трехметровой толщей железобетона. Внутри не было никакой обиды на торговок; внутри него на время поселилась пустота. Но чтобы разрядить ситуацию, Игорь Николаевич с напускной веселостью сказал:

– Ну, тогда давайте четыре.

4

Ему в который раз повезло. Молодой фее удалось непостижимым способом вживить яичную пленку в его организм – несмотря на войну здоровый и быстро восстанавливающийся. Слух был чудесным образом спасен. Только нырять запретили, ну да он и так не аквалангист. Не прошло и десяти дней, как Дидусь смог натянуть на себя новый камуфляж, заботливо привезенный из Ставрополя специально присланным к нему офицером. В считаные дни настроение его изменилось коренным образом, он вдруг стал деятельным, начал строить планы во всех возможных направлениях, от мероприятий в полку до ремонта квартиры. Начальник штаба опять приобрел былую невозмутимость и упорство, снова собирался на войну и не желал думать ни об опасности, ни об угрозе здоровью, ни о близости смерти. В нем проснулся и подобно горячему гейзеру забил солдатский дух, воинственный пыл, снова возникла навязчивая жажда прикосновения к автомату и ощущения себя на броне. Он понял, что это и есть истинное состояние его личной гармонии, что подлинное счастье он испытывал лишь входя в селения, очищенные десантниками от «чехов», да еще возвращаясь на броне на базу с докладом о безупречно выполненной задаче. Сам того не подозревая, он испытывал удовлетворение волкодава, который давит, теснит, не дает покоя стае. И который никогда не сможет спокойно дремать у теплой печки, как иная мирная собака, выросшая, не зная схваток и крови. Надев форму подполковника, Дидусь опять подошел к зеркалу. На этот раз он был удовлетворен: на него взирал командир, непреклонный и сильный, тот, которого боялись и уважали «чехи».

«Да, ты живуч, Дед!» – весело сказал он сам себе и пошел прочь.

С воодушевлением зашел попрощаться с Ириной Анатольевной, – так звали его спасительницу. Принес букет из пяти самых лучших роз, большую коробку сладостей и незаметно оставил на этой коробке конверт, внутри которого поместил две зеленые купюры с портретами американского президента Франклина, которого хоть не знал, но уважал почти так же, как хозяина Кремля.

И только когда уже выходил с полупустым дипломатом, опять на лестничной клетке того же второго этажа столкнулся с парнем на костылях, без одной ноги. И опять тот стоял в тельняшке, опершись спиной о стену, и сосредоточенно, с каким-то отрешенным видом курил, выпуская вокруг себя клубы белого дыма. Он был почему-то совершенно один, вероятно из-за утреннего часа, и смотрел на подполковника странным, невидящим взглядом, будто сквозь него. Черные, опустошенные, запавшие глаза выглядели страшными на небритом, щетинящемся лице с тонкими, обкусанными губами. Игорю Николаевичу показалось, что парень находится в невесомом сомнамбулическом полусне, между беспамятством и исковерканной явью. И только в самой глубине черных ям можно было высмотреть его далеко загнанные ощущения: не то сожаление, не то осуждение, не то тоска. Все одно что-то скорбное, фатальное, обреченное. Игорь Николаевич не выдержал…

– Парень, ты из какого полка?

– Я-то, – на Игоря Николаевича смотрел не то наркоман, не то безнадежно больной, говоривший тихо, монотонно, тяжело переводя дыхание после каждого предложения, – я из мотострелков. С десантурой совместная зачистка была. Мой товарищ на фугасе подорвался… Я рядом был, – чтобы не было сомнения, что он был рядом, парень немного помахал своей культяпкой – остатком левой ноги… – Видел его без половины головы, с растекшимися мозгами… А тело… двигалось…

А теперь тут, среди гноя и крови… Тут всех режут, вдоль и поперек, часто без обезболивающего… Чтоб войну лучше запомнили… А родители Алика, парня, которому полголовы снесло, два дня назад письмо прислали… Получили четыре с половиной тысячи рублей… За сына… А тельник мне десантники подарили… На память…

Игорь Николаевич молча достал из дипломата две пачки недавно купленных сигарет, подошел ближе к парню и вложил в его ладонь.

– Держись, парень, не сдавайся. С этим твоя жизнь не закончилась. Просто надо бороться. Есть протезы, есть технологии, нужно только немного воли, держись!

– Думаете?! – Его глаза на миг вспыхнули, но, как перегоревшая лампочка, тут же погасли. – У меня девушка до армии была… Я даже не спал с ней, берег, как у нас говорят… Догадайтесь с трех раз, дождется ли она меня?!

В этом вопросе воплотилась вся горечь, вся скорбь мира.

– Нельзя ныть! Нельзя раскисать! – Игорь Николаевич крепко схватил парня и сжал до боли повыше локтя. – Слышишь?! Иначе пропадешь! А ты – здоровый, сильный мужик! Ты – русский солдат, и потому был там! И потому у тебя сил хватит и дальше бороться! Борись и победишь!

После этих слов Игорь Николаевич быстро, не оглядываясь, зашагал вниз по лестнице.

– Лучше б это мне полголовы снесло! – донесся до его излеченных ушей крик души, похожий на предсмертный вопль смертельно раненной на лету и уже пикирующей в последней конвульсии, в последнем акте жизни птицы.

«Господи, сколько же судеб искалеченных, искореженных, изломанных, как будто по ним танк проехал! Куда они теперь, эти мальчики, выдюжат ли?! Хорошо, я знаю, за что воюю, а вот эти деморализованные юноши, за что они воевали, за какие такие имперские ценности?! За имидж державы? Или за рейтинг?» И Игорь Николаевич впервые испугался своих мыслей о войне.