Богема - Дафна дю Морье Страница 48

– Я знаю, – мягко ответила Селия, – но, видите ли, она уже не так молода и очень давно живет с нами. Она так вольно разговаривает только потому, что очень к нам привязана. Она знает все наши привычки.

– Странный у вас дом, – сказала кухарка. – Мне никогда не приходилось служить там, где обед подавали бы в четверть седьмого. Совершенно необычно.

– Я понимаю, для вас это, должно быть, обременительно. Но, видите ли, моя сестра работает в театре…

– Я думаю, мисс Селия, что вам и в самом деле лучше подыскать кого-нибудь другого. Того, кто больше соответствовал бы вашим привычкам.

– О, пожалуйста, не говорите так… – И так далее, и так далее, пытаясь умилостивить кухарку и краешком глаза посматривая на дверь в буфетную, где от слова до слова их разговор слышит Андре, который не упустит удовольствия передать его Труде. Раз, другой звучит настойчивый звонок Папы. Селия бросается наверх.

– Дорогая, ты знаешь альбомы с фотографиями, сложенные в малой гостиной?

– Да, Папа.

– Я хочу снова пересмотреть их. И вложить уйму забавных моментальных снимков, которые мы сделали в Южной Африке и перепутали с теми, что были сняты в Австралии. Ты мне поможешь, дорогая?

– Конечно помогу.

– У тебя нет каких-нибудь других дел?

– Нет… о нет…

Вниз, в малую гостиную, наверх с тяжелыми альбомами и снова вниз поискать забытые снимки. Они лежали под грудой книг в глубине шкафа. Разобрав их до половины, она вспомнила, что не дала окончательных распоряжений относительно ланча. Назад в кухню, но на сей раз проявить твердость и распорядиться приготовить цыпленка.

– Мисс Селия, на цыпленка уже нет времени.

– У нас есть что-нибудь еще?

– Кусок говядины, которую подавали на ланч вчера.

– Нарежьте его, а сверху положите яйцо пашот.

Селия снова поднялась к Папе. Он уже встал и, облачившись в халат, расхаживал по комнате.

– Ты не приготовишь мне чаю, дорогая? – попросил он. – Его заваривают внизу. Но они не умеют делать это так, как ты.

Вдоль по коридору – в спальню, чтобы приготовить чай, и, когда Селия, опустившись на колени, склонилась над чайником, вошла Труда. У нее были покрасневшие глаза. Она плакала.

– Легко заметить, когда становишься ненужной, – сказала она.

Селия вскочила на ноги и обняла Труду:

– Что ты имеешь в виду? Не говори так.

– Уйти от вас – все равно что разбить себе сердце, – сказала Труда. – Но, видно, придется уйти, если будет продолжаться, как сейчас. Что бы я ни сделала, теперь все не так. С тех пор как я вернулась из больницы, во всех вас чувствуется холодок, а теперь, когда здесь нет моего мальчика… – По ее щекам текли слезы.

– Труда, ты не должна так говорить, я не разрешаю тебе, – сказала Селия.

И так далее, и так далее до тех пор, пока старуха не смягчилась и не пошла пришивать ленты к новому пеньюару Марии.

Мария? Где Мария? Несколько брошенных на ходу слов, взмах руки, стук входной двери: Мария ушла…

– Ты составишь мне компанию за ланчем, дорогая?

– Да, Папа, если хочешь.

– Ты ведь не бросишь меня здесь в полном одиночестве?

Подносы. Несколько подносов. Как странно: когда садишься за стол наверху, требуется столько подносов… Андре терпеть не мог носить столик с подносами. Повторялась старая история. Он камердинер мистера Делейни. Костюмер мистера Делейни. Но носильщиком подносов он никогда не был.

– Ешь фарш, Папа.

– Он холодный, холодный как лед.

– Это потому, что из кухни досюда довольно большое расстояние. Я пошлю фарш вниз, подогреть.

– Нет, дорогая, не утруждай себя. Я не голоден.

Он отодвинул от себя поднос. Пошевелил ногами под одеялом. Вокруг так много всего разбросано. Эти тяжелые альбомы.

– Убери их, дорогая, убери их.

Сложить альбомы стопкой на пол. Поправить постель.

– В комнате не слишком жарко? По-моему, очень жарко.

– Нет, не думаю. Это оттого, что ты лежишь в кровати.

– Открой окно. У меня удушье. Я вот-вот задохнусь.

Селия распахнула окно, и в комнату ворвалась струя холодного воздуха. Селия вздрогнула и подошла к камину.

– Да, так лучше. Пожалуй, я немного подремлю. Минут пять. Просто немного подремлю. Ты не уйдешь?

– Нет, Папа.

– Потом, дорогая, мы сыграем в bezique. А позже тебе надо будет заняться ответом на письмо старого бедняги Магнуса Геста.

Тихая, холодная комната. Ровное, тяжелое дыхание. Стопка альбомов на полу, из-под нее выглядывает чистый лист бумаги. Ни с того ни с сего чистый лист бумаги. Селия вытащила его и положила на один из альбомов. Нащупала в кармане карандаш. На сегодня о Художественной школе нечего и думать, на завтра, видимо, тоже, но, если есть бумага и карандаш, не все потеряно – вы не совсем одиноки. Через открытое окно с игровой площадки муниципальной школы до нее долетали детские голоса. В это время дети всегда высыпали из школы; они кричали, звали друг друга, скакали на одной ноге, бегали наперегонки. Селия надеялась, что они не разбудят Папу. Он все еще спал. Очки сползли на кончик носа. Школьники продолжали шуметь, громко звать товарищей, и голоса их походили на звуки, летящие из иного, нездешнего мира. Но лица, которые карандаш Селии набрасывал на бумаге, были лицами земных детей. И она была счастлива. Ей было хорошо.