Восточная стратегия. Офицерский гамбит - Валентин Бадрак Страница 48

2

Игорь Николаевич закрыл глаза. Стал лихорадочно размышлять, бороться за восстановление событий и действительности, цепь которой где-то самым абсурдным образом оборвалась. Сначала он вспомнил грязь – сплошная каша под ногами, неимоверное количество налипающей на ботинки грязи. Въедливая и тяжелая, она налипала на броню, на траки, как пластилин, в ней увязали гусеницы десантных БМД, в ней даже плевок не растворялся, оставаясь застывшим инородным пятном, как будто любое проявление человеческого тут было чуждым. Пепельно-мутный, кислый запах выбрасываемых порыкивающими дизелями паров тоже растворялся в этой самой грязи, ничуть не делая ее жиже и проходимее. После грязи всплыли в памяти нависшие над горами и над колонной темные, массивные тучи на рваном небе. Вместе с грязью на земле они казались челюстями фантастического животного, в сырой пасти которого двигалась колонна. И только вдали, несмотря на непролазную грязь, копошились, не обращая внимания на движущуюся колонну, большие, черные, непримиримые вороны, о которых он с роковым чувством обреченности подумал, что вот они уж точно переживут Армагеддон. Бросая взгляд на вершины, величественные в любую погоду, Игорь Николаевич всякий раз хотел сказать самому себе о них что-то типа «Какие же они великолепные!» Но всякий раз из груди вырывались лишь бранные слова, тяжелые, отравленные, как шарики разлившейся ртути.

Затем были ничего не значащие, но запомнившиеся одинаково унылые лица чеченских женщин и детей: грязные, не знающие мыла, странно взрослые лица детей и неухоженные, с черными усиками, заостренные лица женщин. Застывшие восковые фигуры беженцев стояли вдоль дороги по щиколотку в привычной грязи, провожая колонну унылыми, лишенными эмоций взглядами стеклянных рыбьих глаз. Живые памятники войны, неслышно посылавшие им вслед проклятия. Он представил себе, как мольбы их жен и матерей о том, чтобы они выжили и вернулись домой, сталкивались с грозным потоком ненависти и жажды им всем Анафемы, Ада. И понимал, что сила Зла и всеобщей Ненависти тут, на отдельно взятом участке земной поверхности, давно победила силу Молитвы. Потому что накопилось этого ожесточения, темной, злой желчи и желания мстить так много, что вся энергия смерти уже не могла так запросто исчезнуть… Его щелчком отправленная в пространство недокуренная сигарета несколько раз перевернулась в воздухе, сверкнула красной, раскаленной точкой и увязла в грязевой каше…

Игорь Николаевич восстановил в памяти, что он вел колонну из Ханкалы на Шали, помнил неимоверно холодное утро и вспотевшую от росы грязную броню, группки водителей, с наслаждением докуривавших свои огрызки сигарет. А еще необъяснимую тревогу, распиравшее грудь жуткое предчувствие, вызванное неизвестно чем. Может быть, тем, что накануне похода, буквально за несколько дней, вместе с сапером погиб один из двух великолепных помощников – старая опытная овчарка Машка. Как ему пересказали очевидцы, собака обнаружила «черную вдову», одну из самых коварных мин, но сапер не заметил, что совсем рядом с нею была установлена еще одна мина на растяжках. Осколки раздробили ногу и бок солдату, а несколько кусочков смертоносного металла перебили позвоночник несчастному животному. Они испустили дух почти одновременно, завершив земной путь на боевом посту. Из-за этой нелепой истории на рискованных участках страховать колонну пришлось с опорой на неказистое саперное снаряжение да молодого пса, едва обученного военному ремеслу. Но, может быть, предчувствие томило из-за того, что сопровождать и поддерживать его колонну с воздуха должна была пара винтокрылых «крокодилов». А скорее и больше всего потому, что низко нависшие над горами водянисто-болотные тучи не позволят вертолетам прикрыть колонну, когда они войдут в зону облачности. И он хорошо видел озабоченность на напряженных лицах опытных офицеров, когда проводил последний, перед тем как тронуться, инструктаж. Расставил всех по своим местам, отправил в голову колонны черепахообразный танк с минным тралом, клокочущий и чадящий вокруг себя, как остервенелый дракон, поджидающий свои жертвы.

Человек чувствует, когда за ним наблюдают. Игорь Николаевич за годы нахождения в Чечне приобрел особую форму интуиции, высшую душевную субстанцию, которая не раз необъяснимым, мистическим образом спасала его от гибели. И в тот день, когда железный караван плыл по грязи, он каждой клеточкой кожи ощущал, что чей-то зоркий, злонамеренный взгляд со стороны гор пристально рассматривает колонну, примеряется к ней, собирается с силами и ждет удобного момента, чтобы мертвой хваткой вцепиться в ее глотку или в незащищенный бок. Когда, оставив далеко позади последние блокпосты, длинный, из порядка трех десятков нагруженных грузовиков и настороженных боевых машин, железный удав с лязгом вполз в горы, великаны встретили его сырым дыханием промозглого ветра и оглушительным холодом, от которого вмиг стыли руки. Помахав винтами, как бы кивая на прощанье, «крокодилы» сделали два круга и растворились в матовом небе. Тотчас, как будто караван лишился небесного покровителя, улыбка вечно живущего тут привидения, сжавшего горный серпантин дороги тисками обильно заросших склонов, леденящим холодом обдала души оставшихся. Дребезжащие рыки охладевших железных монстров бронегруппы, охраняющих караван, стали более робкими, как будто машины лишь огрызались против необъятной силы изувера, противостоять которому невозможно. Караван давно уж стал единым организмом, в котором все оставалось взаимосвязанным и взаимозависимым. И этот организм съежился от ужаса, оцепенел. Развитие ситуации все меньше нравилось начальнику штаба, и Игорь Николаевич дернул за плечо связиста с радиостанцией, через которого собирался передать в голову колонны, чтобы увеличили скорость до максимально возможной. Угловатый мальчик-солдат резко, почти испуганно повернулся к командиру, и Игорь Николаевич вмиг прочитал на его детском, неряшливом лице выразительный страх, волнение, трепетание юной, встревоженной, как птичка, души. Голова, пугливо втянутая в плечи, испарина безнадежности на лбу с прыщиками, словно у подростка, и расширившиеся целомудренные зрачки от ядовитого и пошлого запаха настоящей войны. Необстрелянный, совсем школьник, пронеслось в голове, пока еще не открыл рот для отрывистого распоряжения. Зачем злой рок занес его сюда, и за какие такие ценности его послали воевать? Вот с чего началось его познание…

Но Игорь Николаевич не успел ничего сказать. Вдруг, всего мгновение спустя, начался сущий Ад, тот, который слали им вслед детские и женские глаза чеченцев. Все произошло почти мгновенно, как будто прозвучал одновременный залп сотни орудий, засверкали огни тысячи огненных молний, в колеснице вихрем пронесся над горами какой-нибудь языческий бог огня, и запылала, закричала от боли потревоженная каменистая земля. Пепел, откуда-то сыпался пепел, будто все они попали под Везувий. А может, то был не пепел, а просто комья поднятой с земли грязи, мелкие каменья, куски вырванной, некогда зеленой и живой травы. И съежившимся душам этих людей как-то независимо от их суетящихся тел казалось: это уже с ними было, в Римской ли кровавой империи, или во время наполеоновской лихорадки, а то, что вовсе не исключено, в час всеобщего гитлеровского сепсиса.

Самый мощный взрыв – начальник штаба отчетливо различил и отделил его от всех остальных – прозвучал в голове колонны. Отброшенный могучей силой детонации, развороченный танк оказался поперек дороги, а минный трал, подобно гигантскому клюву птеродактиля, уткнулся в каменистую почву. Издали начальник штаба видел, что взрывная волна перевернула и следующую за танком БМД, но уже в следующее мгновение десант спешился, рассыпался и, ощетинясь огнем, отвечал на безудержный огонь атакующих со всех видов оружия. Неискушенный наблюдатель подумал бы, что это просто земля вздыбилась вокруг, и различить, кто и куда стреляет, невозможно, но наметанный взгляд подполковника улавливал вспышки вражеских гранатометов и видел, что уже одна машина в голове колонны и две в середине горят сизым, чадящим пламенем. Многотонные, грохочущие каскады звуков заслонили реальность. Сквозь гул, хруст и лязг металла, сквозь звуковой барьер и непрерывные вспышки огня до него прорывался привычный и где-то даже приятный слуху площадный мат озверевших людей. Если орут матом, значит, живы и озлоблены, значит, будут крепко драться. Интуитивно он рванулся, чтобы спешиться и, прикрываясь машиной, рассмотреть обстановку, начать управлять боем настолько, насколько вообще можно управлять хаосом. Находиться на броне было слишком опасно, он знал, что со склонов по ним работают не только гранатометчики, но и снайперы. Но, с другой стороны, он должен был во что бы то ни стало связаться с ротным в голове колонны. Еще раз схватил за плечо бойца с радиостанцией и на мгновение опешил: на него смотрели страшные, покрытые прозрачной пленкой слюды мертвые глаза мальчика. Обмякшее тело, придавленное снаряжением, не падало, а просто просело, превратившись в тряпичную куклу. «Где-то рядом бьют, точно различили антенну радиостанции», – пронеслось в голове, когда Игорь Николаевич уже кричал в микрофон: «Мангуст, я Лис. Машины могут пройти мимо танка?» Услышал в наушнике тяжелое, прерывистое дыхание и затем дребезжащий от волнения голос: «Лис, я Мангуст. Проход узкий, сейчас проверю на предмет прохода машин и доложу». Нельзя, нельзя оставаться на броне, ты как мишень, твердил ему внутренний голос, но нельзя так оставить ситуацию, колонну могут сжечь, если она не тронется. «Мангуст, твою мать, срочно организовать проход. Колонна должна двигаться…» Он не успел договорить. Какая-то чудовищная, неописуемая сила вдруг возымела над ним полную власть, подняла его в небо, и Игорь Николаевич с ужасом увидел сверху люки своей боевой машины и взлетевшего мертвого солдатика с радиостанцией. Затем все в одно мгновение смолкло, и стало невыносимо темно и загадочно беззвучно. Как в могиле. Весь живой мир, парализованный, безразличный, пораженный людским натиском, пропал неизвестно куда, канул в преисподнюю, и сам он тоже куда-то провалился в виртуальный мир без времени и расстояний.