Будда из Бенареса - Дмитрий Орехов Страница 45

— О поляне… — с горечью повторил Сиддхарта. — На той проклятой поляне я лишился всего — всего, что накопил за долгие годы аскезы и созерцания… А я был так близок к освобождению! Я уже чувствовал себя богом, я был на пороге нирваны! Мой третий крик разметал бхайравов, словно ветер — прошлогодние листья, но он сделал меня слабее, он снова сделал меня человеком… Грязного старика отбросило от жертвенника, и он повалился спиной в костер. Он умер не сразу, какое-то время еще визжал и хрипел — я помню, как горела его длинная коса… Рыбоглазый выронил чашу и покатился по земле, словно лиана, сорванная ветром, а потом его остановил воткнутый в землю кол. Ухватившись за него, он вскочил на ноги и нырнул в джунгли, как в темную воду. Я не стал преследовать его, и он убежал…

— Его нашли на рассвете. Молния убила его.

— Это неважно… Я понимал в то мгновенье, что Пути уже не будет! Мне уже никогда не достичь освобождения от страданий! Я стоял у последней черты, но так и не переступил ее! Меня погубил мальчик-мерия, меня погубило желание! Я вмешался в чужую судьбу, в чужую карму, отнял чужую жизнь, убил человека! Если бы ты знал, старик, что это такое — своей рукой зарезать человека, словно барана… Когда я закричал в третий раз, Ангулимала бросил свою жатку, упал на колени и вцепился обеими руками в жертвенник. О, он не хотел умирать. Я поднял секиру, схватил его за руку, и…

Шарипутра сжал четки так, что рука его побелела.

— Это был не человек, — сказал он. — Ты убил упыря, ракшаса!

— Нет, брахман, нет! — Сиддхарта дрожал, как в лихорадке. — Я убил человека! Если бы не убийство, я еще мог бы вернуть свою силу иддхи, свое сознание, самое ясное сознание в мире, свою глубину постижения Истины! Я почти окунулся в нирвану, я смотрел на больное печалью человечество, как стоящий на горе смотрит настоящего на равнине, как мудрый — на глупого… И тут мое восхождение к Истине пресеклось, оборвалось! Когда Ангулимала корчился на земле, захлебываясь кровью и пытаясь затолкать внутренности обратно в живот, драгоценное чувство близости к Истине стало пропадать, уходить, как вода в песок Моя энергия иддхи уходила в землю через ноги, я больше не мог обжигать взглядом, парить над землей, и даже мои пальцы перестали светиться… Я зашатался, я понял, что проиграл! Это было наваждение, обман! На самом деле не было никакого Рахулы, мой Рахула оставался в Капилавасту, это было последнее искушение, и я поддался ему, я проиграл!

Брахман с ужасом смотрел на него.

— О, Сома, но ты же спас его! Мои крестьяне увидели вас на дороге…

— Я спас его лишь потому, что не хотел еще одной смерти, старик Моя карма и так уже была тяжела, как мешок, набитый камнями. Но сначала я даже не вспомнил о нем. Я прошел несколько десятков шагов и вдруг подумал, что он остался на жертвеннике. Я вернулся. Мальчик лежал на алтаре ничком, и от него пахло страхом. Вот-вот должна была начаться гроза, молнии Индры резали небо. Потом наверху громыхнуло, косой ураган ударил в землю, как в бубен… По лесу катились ручьи, руки у меня были заняты, а ноги скользили. Не знаю, сколько я продирался сквозь джунгли. Уже светало, когда я выбрался на какую-то дорогу и рухнул на нее, как подсеченный ствол банана…

— Может быть, ты хочешь увидеть его? — с надеждой спросил брахман. — Он слаб, но ему уже лучше.

Сиддхарта покачал головой.

— Нет, старик Я ничего не хочу.

2

Он любил это озеро в бамбуковой роще. Озерцо было самое обычное. Мелководье заросло красным рисом, а по кромке воды тянулся мелкий кустарник, усеянный желтыми и синими цветами. У берега напротив рассыпались по воде белые кувшинки.

— И в несчетном ряду круговремен все будет так, — прошептал он. — Я вижу Истину в каждой росинке, в каждом трепещущем листике…

Солнце медленно поднималось над краем леса, нежно просвечивая листву. В голосах птиц была не страсть, как на закате, а только беззаботная радость. Он слышал воркование лесных голубей и сосредоточенное жужжание пчел, привлеченных цветочным ароматом. Пчелы словно бы говорили: вы можете развлекаться, но мы занимаемся делом.

— О, великий свет любви, мощь богов, молоко растений! — выдохнул он. И, сделав шаг к воде, запел:

— Пусть коровы, белые и пестрые, пьют из реки чистую воду… Пусть мужчины, не зная горя, надевают хомуты на пахотных быков… Пусть женщины в золотых украшениях с радостью поднимаются на супружеское ложе… Пусть зародыш-мальчик входит в их лоно легко, как стрела в колчан… Пусть люди будут непричастны злу, как масло, очищенное цедилкой!..

По небу разливался розовый цвет, и озеро тоже было розовым. Позади хрустнула ветка, и Шарипутра опустил руки. Он постоял немного, ожидая, что человек, стоящий за его спиной, заговорит сам. Но тот молчал, и тогда брахман мягко сказал:

— Мне кажется, тебе не стоило вставать так рано.

— А ты опять сочинял стихи?

Шарипутра вздохнул.

— Кому сейчас нужны новые гимны? У нас совсем забыли о брахманах. Правитель Бенареса был последним, кто не скупился на жертвы и щедрые дары. А теперь, говорят, раджой у них стал какой-то грубый мужлан — не то смотритель конюшен, не то начальник слоновника… О, Сома! Все меняется в Арьяварте, и только мое озеро остается на прежнем месте. Я прихожу сюда каждое утро — разумеется, кроме поры дождей. Тогда сюда приходят дикие слоны. Капли стучат по плотным листам, над озером шипят вихри вод, все застлано водяным туманом, и только пестрорукие лягушки переговариваются над лужами. А одна из них, самая отчаянная, плавает посреди озера, растопырив лапки. Слоны стоят, перекинув хоботы на могучие бивни, и слушают дождь, как музыку.

Сиддхарта подошел к воде. Вода в озере была мутной после недавней грозы, и все-таки можно было разглядеть уходящие ко дну стебли кувшинок.

— Что ж, тебе можно позавидовать, — сказал он.

— Ты тоже понял? Много лет назад я впервые ощутил это здесь. Я читал мантру Савитри и вдруг почувствовал, что страна богов, где свет никогда не гаснет, существует… Этой страны не найдешь ни на небе, ни среди океана, ни в горной долине, но она существует! А недавно мне приснился очень странный сон… Будто Ананда нес огонь в светильнике, и ветер задул его. Я спросил: «Где ты взял этот огонь, мой мальчик?» Он ответил: «Скажи, куда ушел этот огонь, и я скажу, откуда принес его». Я проснулся и долго думал: куда же уходит сияющий Агни, когда гаснет лампада или костер?

— Тебе лучше знать, старик Мне приходилось слышать, что сияющий Агни забавлялся с чужими женами, да и другие боги не лучше его.

— Так говорят. Но, принося в жертву молоко, возливая ложкой масло, я думаю о том, что боги милостивы, а созидаемое ими преисполнено промысла. Я верю: боги не ввергнут людей во зло. А еще я верю в страну света, где много коров; эта страна изобилует молоком, маслом и медом. Там обитают радость и веселье, дружба и счастье, а всякое доброе желание находит себе исполнение…

Лицо отшельника оставалось бесстрастным; губы его были плотно сжаты. Нет, он ничего не понял. Шарипутра вспомнил его смелую улыбку и черные волосы, которые закручивались подобно фазаньему хвосту, и у него сжалось сердце.