Карта Творца - Эмилио Кальдерон Страница 43

Я не понимал, зачем понадобился Монтсе мой адрес (ведь она говорила, что лучше нам не писать друг другу), пока однажды холодным, дождливым декабрьским утром она не появилась у меня на пороге. Когда я увидел ее в дверной глазок, мне показалось, что она только что вынырнула из воды: волосы ее намокли, по лицу текли дождевые капли. Она не была накрашена и куталась от холода в старое шерстяное пальто, красноречиво свидетельствовавшее о том, в какой суровой бедности она живет. Несмотря на это, красота ее нисколько не поблекла. Лицо сохраняло ровное выражение, большие зеленые глаза блестели, в них читалось спокойствие и здравомыслие. Заглянув в них, чувствуешь себя моряком, после долгого и утомительного плавания заметившим на горизонте луч света, исходящий от маяка, который приведет его в порт. Да, такие глаза вселяли уверенность.

— Монтсе! Как я рад! — воскликнул я.

Она не поцеловала меня, а коснулась моих губ тонкими пальцами.

— Подожди, я вся мокрая, — объяснила она.

Я много раз представлял себе нашу встречу, но эта принесла мне полное разочарование. На какой-то момент мне даже показалось, что передо мной стоит незнакомка. Она взглядом попросила у меня что-нибудь теплое, чтобы согреться.

— Проходи, снимай пальто. Я поищу полотенце.

— Можно мне пожить у тебя, пока я не найду себе квартиру? — спросила она.

Она задала этот вопрос не для того, чтобы оценить свои возможности, а чтобы испытать меня, проверить. Она тоже хотела убедиться, остался ли я прежним.

— Конечно! Считай, что это твой дом.

Вытирая волосы и лицо, она осмотрела комнату и направилась прямо на террасу: тучи висели так низко, что казалось, будто их края вот-вот коснутся пола.

— Значит, вот где ты теперь обитаешь. Мне нравится, — сказала она.

— Здесь еще многое надо сделать. Я даже не успел обставить ее.

Действительно, я так жестко распределил свое время, что не осталось ни минуты на обустройство и прочие пустяки — я боялся, что в свободные часы меня снова охватит уныние.

— Юнио сообщил мне, что ты работаешь архитектором и проектируешь бункеры для итальянского министерства обороны.

— А мне он сказал, что ты занимаешься переводами в издательстве.

— Я ушла оттуда. Там мало платили, и книги были неинтересные. Я решила эмигрировать из Испании.

Монтсе произнесла это с такой естественностью, что сам собой напрашивался вывод: она не понимает, что говорит.

— Эмигрировать?

— Я навсегда порвала со своей семьей, — добавила она.

— Ты ненавидишь своего отца, я понимаю.

— Речь идет о более серьезных вещах. Помнишь, я как-то раз рассказывала тебе о моем дяде Хайме?

— Да, помню эту историю, — подтвердил я.

— Вернувшись в Барселону, я решила узнать, что с ним стало. Больше года я считала его мертвым, а четыре месяца назад нашла адресованное отцу письмо, подписанное полковником Антонио Вальехо Наджерой, начальником военно-психиатрической службы Франко. В послании он рассуждал о психофизических корнях марксизма и упоминал о пациенте, в чьем состоянии не наблюдалось никаких улучшений ввиду «политико-коммунистического фанатизма субъекта». Заинтригованная содержанием письма, я решила выяснить, кто такой этот полковник. Я узнала это несколько дней спустя, увидев в витрине книжного магазина на пасео де Грасиа книгу под названием «Сумасшествие и война. Психопатология испанской войны», изданную в Вальядолиде в 1939 году; автор — доктор Антонио Вальехо Наджера. Не стану утомлять тебя подробностями; вкратце: в работе говорилось о глубинной связи между марксизмом и умственной неполноценностью и высказывалась мысль о необходимости с детства изолировать марксистов от общества, чтобы оградить его от опасных психопатов. И тогда я начала догадываться, кто этот пациент. Я стала донимать расспросами свою мать и добилась от нее правды: мой дядя Хайме по-прежнему жив; по окончании войны его арестовали, и под предлогом необходимости спасти его от него же самого мой отец «вручил» его психиатру Вальехо Наджере, чтобы тот испытал на нем свое искусство и попробовал выкорчевать из него «красный ген», разрушивший его душу. Кажется, «лечение» проводится в концентрационном лагере в Миранде-де-Эбро, который курирует гестапо, заинтересованное в результатах экспериментов, проводимых доктором Вальехо Наджерой над своими пациентами. И насколько мне известно, мой дядя находится там.

— Ужасная история, — согласился я.

— Поэтому я решила отомстить.

— Отомстить?

— Как только я узнала, что Гиммлер собирается приехать в Барселону и остановиться в «Ритце», у меня появился план. Двадцать лет назад, когда мой дядя Хайме стал жить отдельно, он взял с собой горничную, которую уступила ему моя бабушка. Эта женщина, Анна-Мария, любила его как сына, хотя злые языки говорили, будто между ними существуют более тесные отношения. После того как мой дядя по идейным соображениям перестал поддерживать отношения со своими братьями и с деньгами у него стало действительно туго, Анна-Мария устроилась ключницей в отель «Ритц» и работает там до сих пор. Так что я пошла к ней и рассказала ей, что мой дядя жив и что его используют в качестве подопытного кролика. Потом я попросила у нее копию ключа от номера Гиммлера и униформу горничной: я предполагала, что среди документов, которые он носит в своем портфеле, вероятно, есть и бумаги, касающиеся экспериментов, проводимых доктором Вальехо Наджерой в Миранде-де-Эбро и других концентрационных лагерях. Я сообщила ей о своем плане: выкрасть документы, а потом опубликовать их в международной прессе, чтобы нейтралитет, которого так желает Франко, оказался под угрозой, если он не положит конец подобной медицинской практике. Анна-Мария сумела достать мне то, о чем я просила, и выбрала подходящее время для осуществления моего замысла, так что войти в номер Гиммлера и выйти из него оказалось легче легкого.