Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - Яков Шехтер Страница 43

В схватке с миром побеждает тот, кто уклоняется от нее. Людей невозможно ни убедить, ни переделать. Конь споткнется, заржавеет меч, сломается лук. Будь осторожен, Шуа, не поддайся соблазну стать царем мира и повелителем вселенной. Простаки с радостью подарят тебе этот титул, но они же и станут ежесекундно издеваться над тобой своими мыслями, словами и поступками.

Я не понимал, о чем говорит учитель Малих. У меня никогда не возникало мысли стать царем мира. Я вообще толком не догадывался, о чем идет речь. Мама в своих вечерних рассказах иногда короновала меня, но дальше торжеств коронации и восседания во дворце на троне под золотым балдахином ее мечты не простирались. Однако я старательно запоминал каждое слово учителя и повторял вслух, когда он делал для этого специальную паузу.

Тем вечером Кифа куда-то запропастился. После ужина он свернул в боковой коридор и так и не догнал нас. Мне немного не хватало его ежевечерних нравоучений. Оказалось, что даже к такому можно привыкнуть. Шали молча сидел на кровати и пристально вглядывался в разложенный перед ним свиток.

Закончив повторять задание Малиха и приступив к упражнениям, я подумал, что разговор о силе и владычестве не случайно совпал с началом занятий по левитации. Размышляя о совпадении, я продолжал упражняться, пытаясь удержать тепло между ладонями. Увы, все оставалось по-прежнему: стоило развести ладони в стороны, и тепло пропадало. Но я не прекращал упражнения до тех пор, пора боль в мышцах не заставила руки упасть на колени. В этот момент Шали внезапно поднял голову.

– Кого назначили к тебе учителем?

– Еноха.

– Ого! – глаза Шали округлились. – Самого Еноха. Везет же некоторым. Ну и как он?

– Очень милый старик, – сказал я.

– Старик! – хохотнул Шали. – Ты хоть знаешь, сколько ему лет?

– Ну-у-у, наверное, пятьдесят, шестьдесят, – предположил я.

– Двадцать два, дорогой мой, всего двадцать два!

– Не может такого быть!

– Еще как может. Единоборство с ангелами не проходит бесследно.

– Да, он что-то такое упоминал, но я толком не понял.

– А вот послушай. Тебе это будет полезно, – Шали откинулся назад, прислонился спиной к стене, точно, как Кифа, и начал говорить. – Енох считался чудо-учеником. Ну вроде тебя. Тоже выдающиеся способности, тоже огромные надежды, знаки внимания со стороны глав направлений, личная опека Наставника. Словом, похожая история, улавливаешь?

Он явно хотел меня задеть, но я вовсе не думал обижаться на своего друга. Не знаю, что он сам думал про наши отношения, но для меня Кифа и Шали стали друзьями, и в моем сердце не было ни обиды, ни горечи, только небольшое сожаление. Конечно, я был бы рад, если бы Шали вел себя подобно Кифе, прямо и откровенно говорившего о своей дружбе. Но люди все разные и дружат по-разному. Возможно, Шали просто не умеет вести себя по-другому, и его приязнь выражается таким вот странным образом. В дружеских чувствах Шали я не сомневался. Почему – не знаю. Но события следующих месяцев подтвердили справедливость моих ощущений.

– Так вот, способности у Еноха были к определенному делу, – продолжил Шали, не дождавшись моей реакции на подковырку. – Он родился прирожденным скороходом. Скороход – это вовсе не тот, кто умеет быстро бегать. На двух ногах далеко не убежишь. И быстро тоже. А с лошадьми, как ты знаешь, у нас всегда туго. Поэтому царь Соломон, когда строил Храм, обучил несколько десятков человек искусству использования желтой линии. Тебе Енох уже объяснил, что это такое?

– Объяснил. Правда, в самых общих словах.

– Ну пока с тебя достаточно. Енох знает, кому что рассказывать, можешь на него положиться. Так вот, у царя работало восемьдесят тысяч каменотесов, и семьдесят тысяч носильщиков, да еще десять тысяч управителей работ в ливанских горах. Чтобы справляться с таким количеством людей, нужны быстрые гонцы. Вот царь и отобрал сорок человек, способных распознавать желтую линию и обучил их всяким премудростям. Начиная с них, эти секреты передаются от учителя к ученику. Только в наши дни настоящих скороходов почти не осталось, а секретами владеют лишь в Хирбе-Кумране.

– А как Енох попал на Хермон?

– На Хермон, – повторил Шали. – Да, на Хермон просто так не попадешь. Наставник послал Еноха в Дамаск, к сирийским братьям. Ты, надеюсь, слышал про дамасскую общину ессеев?

– Еще бы! Это потомки учеников Учителя Праведности, оставшиеся в Сирии.

– Точно. И путь у них иной, чем в нашей обители. Они живут сами по себе, не подчиняясь никому, кроме Пастыря.

– Пастыря? – переспросил я.

– Да, – небрежно отмахнулся Шали. – Так они называют своего Наставника. Но не в том суть. От других скороходов Енох отличался быстротой; он носился вдоль желтой линии, словно золотое кольцо по смазанной жиром нитке. Поэтому именно его и послали в Сирию, а путь туда лежит через Хермон.

– Но зачем посылать гонцов, разве в Дамаске нет Вестников?

– Видимо, нет. А возможно, наш сумасшедший царь их перерезал. С него станется. А может, голос Наставника там не слышен. Или есть вещи, которые Наставник не хочет вбрасывать в пространство, а считает нужным высказать с глазу на глаз, через гонца. Ведь скороход обычно заучивает послание наизусть, а потом повторяет его перед получателем, словно перед ним стоит сам посылавший.

Так вот, послали Еноха в Дамаск, а на Хермоне желтая линия уходит под самые облака. Потому-то ангелы, которых Всевышний посылал испытать сынов человеческих, спускались с Небес на землю именно на Хермоне.

– А разве ангел не может спуститься, где ему заблагорассудится?

– Обычный ангел может. Он ведь бесплотен, и ему все равно, где опускаться. Но эти ангелы обладали телом, как люди. Оттого они и не выдержали испытания и стали развратничать с дочерьми человеческими. Ангел, воплотившийся в человека, может спуститься с Неба на землю только по желтой линии.

– И только на Хермоне?

– Не знаю, наверное, есть и другие места, но нам известно про Хермон. Так вот, когда Енох увидел эту линию, он чуть с ума не сошел. Он, оказывается, бедолага, всю жизнь мечтал взлететь в небо, как птица, а вынужден мотаться возле земли. Это он нам уже потом рассказал, когда вернулся в обитель.

Желтая линия прямо в небо уходила, под облака. Енох поначалу боялся подниматься высоко, взлетел локтей на двадцать, огляделся, и вниз. Посидел немного, отдышался – от высоты у него дыхание перехватило – и снова поднялся, уже локтей на пятьдесят. И тут, по его словам, словно бес в него вселился, стало ему смешно, и страх совсем пропал.

Поначалу он вдоль этой линии летал – вверх-вниз, вверх-вниз, – разгонится с верха и скользит вдоль желтой линии с десяток стадий, да на такой скорости, что все вокруг сливается в полосы. Ветер свистит, птицы испуганно в стороны разлетаются, а он несется быстрее орла. Забыл про Дамаск, забыл про поручение, о еде и сне тоже позабыл.