Птичий город за облаками - Энтони Дорр Страница 41

Еще до наступления вечера семейные вышивальщицы бросают работу и уходят. С улицы доносится стук подков, скрип колес и крики возчиков. Анна смотрит, как Мария щурится над шелковым оплечьем. Она слышит голос высокого переписчика: «Дитя, ковчег налетел на скалы. А вода поднимается все выше».

Омир

Все смотрят на мятущиеся небеса. Вслух погонщики говорят, что султан терпелив и милостив, что он в своей мудрости понимает, как трудна возложенная на них задача, что бомбарда прибудет на поле боя, когда будет нужнее всего. И все же Омир чувствует, что после стольких усилий все на взводе. Грозы налетают одна за другой. Щелкают бичи. Раздражение нарастает. Иногда Омир ловит в устремленных на него взглядах неприкрытое подозрение. У него появилась привычка вставать от костра и уходить в тень.

Когда дорога идет вверх, подъем может занять целый день, однако труднее всего спуски. Тормоза ломаются, оси гнутся, волы ревут от страха; не раз составное дышло ломалось, животные падали. Каждые несколько дней кого-нибудь из волов забивают. Омир повторяет себе, что все их усилия, все жизни, вложенные в то, чтобы дотащить пушку, – ради правого дела. Они исполняют волю Всевышнего. Однако в самые непредсказуемые моменты на него накатывает тоска по дому; резкий запах дыма, конское ржание в ночи, и вот оно снова – стук стекающего с деревьев дождя, журчание ручья. Мать на очаге выплавляет из сотов воск. Нида поет среди папоротников. Дед, с его плохо гнущимися суставами и восемью пальцами на двух ногах, ковыляет к хлеву, стуча деревянными башмаками.

– Как он найдет себе жену? – спросила как-то Нида. – С таким-то лицом?

– Девушек будет отпугивать не его лицо, – ответил дед, – а то, как у него от ног воняет!

Он схватил Омирову ступню, поднял к своему носу и шумно потянул воздух. Все засмеялись, а дед сгреб Омира в охапку и прижал к груди.

На девятнадцатый день часть скоб, удерживающих исполинскую пушку на возу, отлетает, и она скатывается на землю. Все стонут. Двадцатитонная пушка блестит на дорожной глине, точно отброшенный богами инструмент.

И словно нарочно, тут же начинается дождь. Весь вечер они лебедками втаскивают пушку обратно на воз, а воз – обратно на дорогу. В тот вечер священные мудрецы ходят между кострами, стараются поднять боевой дух. Люди в городе, говорят они, даже лошадей не умеют толком разводить и вынуждены покупать наших. Они целыми днями валяются на бархатных ложах; они учат комнатных собачек вылизывать друг дружке срамные места. Осада начнется со дня на день, говорят мудрецы, и пушка, которую вы тащите, обеспечит победу, повернет колеса судьбы в нашу сторону. Благодаря вашим усилиям взять город будет проще, чем облупить яйцо. Легче, чем вынуть волосок из чашки с молоком.

Дым поднимается к небесам. Погонщики укладываются спать, и внезапно Омир ощущает дурное предчувствие. Он находит Луносвета неподалеку от костра. Веревка, привязанная к воловьей шее, волочится по земле.

– Что такое?

Луносвет ведет Омира к брату. Тот стоит под деревом на трех ногах, держа одну заднюю на весу.

Хотя так повелел Всевышний и пожелал султан, переместить такую тяжесть на столь большое расстояние – самый предел возможного. На последних лигах воловья упряжка с каждым шагом словно проваливается в землю, будто не идет по дороге к Царице городов, а спускается в преисподнюю.

Несмотря на все Омировы усилия, под конец пути Древ хромает все сильнее, а Луносвет едва может поднять голову. Кажется, будто братья-волы тянут только ради Омира, словно им важно одно – исполнить странное желание мальчика.

Он идет рядом с ними и плачет.

На второй неделе апреля они добираются до поля перед стенами Константинополя. Дудят трубы, войска разражаются приветственными криками, люди бегут взглянуть на огромную пушку. Каким только не воображал Омир этот город: демоны с когтистыми лапами расхаживают на башнях, внизу рвутся с цепей адские псы, – однако, когда упряжка огибает поворот дороги и он видит саму крепость, у него захватывает дух. Впереди огромный ров, шириной с реку. По ближнюю сторону рва – бессчетные шатры, костры, животные, воины. По дальнюю, за невысоким уступом, на лиги в обе стороны тянутся высокие стены, словно молчаливые неодолимые обрывы.

В странном дымном свете под низким серым небом стены кажутся бесконечными и бледными, словно охраняют город, построенный из костей. Как сквозь них пробиться даже с такой пушкой? Они будут блохами, запрыгивающими в слоновий глаз. Муравьями у подножия горы.

Анна

Ее вместе с сотнями других детей отправили укреплять слабые участки стены. Они тащат булыжники из мостовой, плиты, даже надгробья, а каменщики укладывают все это и скрепляют раствором. Как будто весь город разбирают и перестраивают в виде бесконечной стены.

Весь день она поднимает камни и таскает корзины; среди каменщиков на стене работают знакомые ей пекарь и два рыбака. Никто не произносит имя султана вслух, как будто назовешь его – и в городе материализуется сарацинская армия. К концу дня поднимается ледяной ветер, солнце скрывают клубящиеся тучи, и весенний вечер кажется зимней ночью. На укреплениях над ними босоногие монахи с пением несут крест и святые мощи в реликварии. Что надежнее остановит врага, думает Анна, строительный раствор или молитва?

В тот вечер, второго апреля, возвращаясь домой, продрогшая и голодная Анна пробирается через сад у Пятых Военных ворот к старой стрелковой башенке.

Потерна на месте, груда обломков тоже. Шесть пролетов доверху. Анна обрывает несколько побегов плюща. Золотой и серебряный город на фреске по-прежнему парит в облаках, постепенно осыпаясь. Анна встает на цыпочки, трогает ослика, навеки застрявшего на морском берегу, затем пролезает через западную бойницу.

От того, что она видит за внешней стеной, за крепостным рвом, у нее все внутри холодеет. Рощи и сады вроде тех, через которые они с Марией месяц назад шли к церкви Пресвятой Богородицы Живоносный Источник, вырублены. На их месте – голая земля, ограниченная заостренными кольями, будто зубцами исполинского гребня. За частоколом, который тянется в обе стороны, сколько видит глаз, лежит второй город, кольцом обхвативший первый.

Тысячи сарацинских шатров хлопают на ветру. Костры, верблюды, лошади, повозки, кишение людей в облаках пыли… всего так много, что у нее нет чисел, чтобы их счесть. Как там старый Лициний описывал греческие войска, собравшиеся под стенами Трои?