Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон Страница 40

И снова возразит мне проницательный читатель, указывая на легкомысленность Соломона, на его, что скрывать, низкопробное зубоскальство и неистребимую склонность к сальным анекдотам. Кто он, этот Соломон, как не надутый пузырь, пустой и легковесный?

Но правильно ли будет во всем согласиться с гневными обвинителями? Разве не способен Соломон на действительно искреннее чувство и на решительный поступок, даже когда речь идет о его главной слабости — об отношениях с женщинами? Разве не суждено ему узнать настоящей любви, той, что гонит сон по ночам, сжимая в мягких своих руках человеческое сердце, внося сумятицу и хаос в человеческую душу?

Так ответит вам автор со своего неудобного места меж молотом и наковальней. Но не перейти ли непосредственно к предмету нашего разговора?

В одном из арбатских переулков, а точнее — в Филипповском, проживала в полуподвале семья Шотландов: отец Залман, мать Раиса и две дочери — Елена и Эсфирь. Десять лет назад они переехали в столицу из Гадяча, который тоже не был их родным городом. В Гадяч Шотландов принесла волна польских беженцев во время Первой мировой войны в 1915 году. У Залмана, главы семьи, была цыганская внешность: округлая черная борода, яркие глаза с сеточкой кровеносных сосудов на белках и лицо, смуглое во все времена года. Роднила его с цыганами и тяга к странствиям. Поразительно, насколько любил этот человек переезжать с места на место! В Гадяче он нередко оставлял семью на несколько месяцев, странствуя из города в город будто бы по делам. В 1930-м Шотланд перевез семью в Филипповский переулок; он занимался изготовлением папок-скоросшивателей, довольно выгодным делом. Но тут кончился нэп, и пришлось задуматься о другом заработке. Что делать еврею в час нужды? Шотланд мог бы, например, податься в счетоводы. Но эта профессия требовала усидчивости, которая, как уже сказано, решительно противоречила натуре этого человека. Сидеть по десять часов в день на одном стуле, зарабатывая себе геморрой? Нет уж, увольте! Залман любил жить в движении, любил дорогу, дорожную тряску и смену впечатлений.

А потому устроился Шотланд на часовой завод агентом по снабжению и вскоре принялся колесить по стране, как оно и требуется от снабженца. Вновь пошли длительные отлучки; по сути, домом и семьей правила мать, Раиса Исааковна. Это была самая обычная женщина, домохозяйка, которая весьма любила поговорить — настолько, что, не зная в этой страсти удержу, частенько наговаривала такого, о чем точно следовало бы помолчать. Она представляла собой полную противоположность цыганистому непоседе-мужу: белолицая, рыженькая домоседка с голубыми глазами.

Старшая дочь Леночка вышла замуж за слесаря, который работал на том же часовом заводе. Мужа звали Шоул Левин. Соломон познакомился с ним некоторое время спустя, когда тот был уже мужчиной лет тридцати, отцом чудесного ребенка. Профессию свою Шоул любил и успехов в ней добился немалых. За ним числилось несколько изобретений и патентов — в том числе и авторское свидетельство на изготовление стрелки наручных часов. За это достижение получил Шоул премию в размере пяти тысяч рублей. Была в нем искра изобретательства, а к ней светлая еврейская голова и золотые руки. Во всяком случае, Леночка любила его, а Шоул в ней и вовсе души не чаял. Что, в общем, неудивительно: Леночка была красавицей. Как, впрочем, и вторая дочь, Эсфирь. В 1940 году Фирочке исполнилось восемнадцать. Она заканчивала десятый класс и планировала поступать в институт.

Черт возьми, как хороша была эта цветущая восемнадцатилетняя цыганистая еврейка! Как строен был ее стан, как сияли чистые ее глаза! И не цыганская темь была в них, а чистая голубизна весеннего неба.

Соломон знал Шотландов еще по Гадячу. Захаживал он и в их полуподвальную квартиру в Филипповском переулке, которая стала своеобразным центром сбора для выходцев из местечка. Много подобных «колоний» было тогда в Москве помимо этой: автор уже упоминал здесь компанию приехавших из Пашутовки. И если будет мне позволено снова отвлечься от главной нити повествования, то отмечу, что именно эта хранимая людьми связь с родным местечком помогла им прижиться в больших городах. Евреи были обычными советскими людьми, с разными профессиями и занятиями. Они работали в учреждениях и на заводах, учились в школах и университетах и были равномерно рассеяны среди прочего народа. Никого уже не удивляли смешанные браки. Дети ходили в русские школы наряду с детьми других национальностей; былые еврейские обычаи, слова и песни казались им совершенно чужими. Связь с прошлым порвалась, как тонкая паутинка, и лишь воспоминание о дальнем родном городке напоминало людям о еврейской традиции. Так и возникли в столице компании типа «пашутовской колонии» или «колонии Гадяча». Люди собирались по нескольку раз в год — обычно на Первое мая, на Седьмое ноября или Восьмое марта, но, случалось, отмечали и еврейские праздники: Песах, Рош а-Шана, Хануку ^[30]. Садились за накрытый по всем правилам стол, вспоминали местечко, пели старые песни, а бывало, кто-нибудь брал слово, чтобы пересказать ту или иную историю из кладезя еврейской мудрости. Но большей частью это были нехитрые воспоминания детства, шутки и безыскусное веселье. Паутинные нити. Да и участники этих собраний понемногу старились.

Когда выходцы из Гадяча, и Соломон между ними, собирались в полуподвале Филипповского переулка, хозяин дома обычно пребывал в отъезде. Гостей принимала Раиса Исааковна. Любой, кто попадал в руки этой гостеприимной хозяйки, мог быть уверен, что его не отпустят без обильного угощения и беседы, длинной до нескончаемости. Женщина усаживала человека за стол и принималась забрасывать его словами. Таков уж был обычай этого дома: ешь, пей и слушай день и ночь напролет. Но главной драгоценностью и достопримечательностью дома была в тот год юная Фирочка-Эсфирь, высокая и ясноглазая красавица. Когда она смеялась, становилось светлее в полумраке полуподвальной комнаты, вид ее радовал глаз и привлекал сердца.

Соломон был знаком с Фирочкой довольно давно, но именно в 1940-м словно увидел ее по-настоящему — увидел и потерял голову. Но в тот год от Фирочки потерял бы голову любой, даже тот, кто не питает слабости к прекрасному полу на манер Соломона. Удивительно другое: каким образом ухитрился Соломон найти дорогу к сердцу красавицы? Ведь далеко не всякому парню, а уж такому безответственному в особенности, дано разобраться в хитросплетениях этого лабиринта, окутанного тенью и полного призраков.

И тем не менее Соломон добился успеха!

Нет, говорите, что хотите, но временами трудно понять вкусы и обычаи нынешней молодежи. Судите сами. Весна, май, все прилежные выпускники десятых классов дни и ночи просиживают над учебниками, готовясь к приближающимся экзаменам. А все студенты — и автор имеет тут в виду настоящих студентов, ответственных людей с развитым чувством долга перед родиной — так вот, все студенты отбрасывают прочь все лишнее и с головой погружаются в учебу, в книги, конспекты и лабораторные работы. И вот в это самое горячее учебное время, когда молодые глаза не должны видеть ничего, кроме страниц книг и тетрадей, одна ученица и один студент, оторвавшись от прочей общественности, удаляются в свой отдельный от всех мир — новый, чудесный и многоцветный, прижимаются друг к другу так, что не оторвать, и начисто забывают об учебной программе и о календаре вообще!