Плотина против Тихого океана - Маргерит Дюрас Страница 39

— Поехали! — сказал он Сюзанне. — Быстрее вставай!

Сюзанна и Кармен в одно мгновение вскочили с кроватей. Сюзанна оделась и вышла вместе с Жозефом. Он без стука вошел в комнату матери и остановился у ее кровати.

— Если вы хотите ехать со мной, то я уезжаю сию минуту, — сказал он.

Мать приподнялась на кровати с растерянным видом. И, ни слова не сказав, начала тихонько плакать. Жозеф ни разу не взглянул на нее. Он подошел к окну, открыл его, оперся локтем о подоконник и стал ждать. Поскольку мать не двигалась, через несколько минут он повернулся к ней и повторил:

— Сейчас или никогда. Давай быстрее.

Мать, все так же не отвечая, тяжело поднялась с постели. На ней была старая, не слишком свежая комбинация. Не переставая плакать, она натянула платье, заколола свои косы и вытащила из-под кровати два чемодана.

Жозеф, не отходя от окна, курил одну за другой американские сигареты. Он похудел. Сюзанна, которая сидела на стуле посередине комнаты, смотрела на него во все глаза. Последние ночи он явно не спал и выглядел примерно так же, как возвращаясь на рассвете после ночной охоты. Видимо, он исходил про себя такой злобой, что даже усталость его не брала. Вряд ли он сам, без чьей-то помощи, принял решение вернуться за ними. Кто-то наверняка сказал ему что-нибудь вроде: «Отвези их домой», или: «Их все-таки надо отвезти обратно, конечно, приятного тут мало, но ты же не можешь вот так бросить их, и все».

— Помоги мне, Сюзанна, — сказала мать.

— А я еще не решила, ехать мне или нет, — сказала Сюзанна. — Мне здесь нравится, мне еще никогда нигде не было так хорошо, как здесь. Пожалуй, я тут и останусь.

Жозеф даже не обернулся. Мать выпрямилась и как-то неловко занесла руку, чтобы дать Сюзанне пощечину. Сюзанна не стала увертываться, она просто поймала руку матери и остановила ее. Мать посмотрела на нее даже без особого удивления, потом высвободила руку и, ни слова не говоря, принялась кое-как засовывать в чемоданы свои вещи. Жозеф ничего не заметил, он вообще не видел никого и ничего. Только продолжал курить одну за другой американские сигареты. Тогда, продолжая собирать чемоданы, мать начала рассказывать ему про торговца из Калькутты, который хотел жениться на Сюзанне и предлагал за это тридцать тысяч франков.

— Представь себе, — говорила мать, — всего три дня тому назад у нас ее сватали.

Жозеф не слушал.

— Вот захочу и останусь, — сказала Сюзанна. — Кармен приютит меня. Не нуждаюсь я в том, чтобы кто-то меня куда-то отвозил. Может быть, некоторые тут и чувствуют себя незаменимыми, только в гробу я их видала, как они сами и выражаются.

Мать оставалась безучастной.

— Торговец нитками, — продолжала она. — Из Калькутты. С прекрасным положением.

— Мне ведь тоже никто не нужен, — сказала Сюзанна.

— Вообще-то мне не очень нравится такая профессия, — говорила мать. — Ты вроде бы и независим, а на самом деле еще как зависим. И потом можно отупеть, когда только и делаешь, что торгуешь, и все нитками да нитками.

— Да он тебя не слушает, — сказала Сюзанна. — Поторопилась бы лучше!

Жозеф все так же стоял у окна, не оборачиваясь. Мать опять шагнула было к Сюзанне, потом передумала и вернулась к чемоданам.

— Тридцать тысяч франков, — продолжала она тем же тоном. — Он предложил мне тридцать тысяч франков. А что такое тридцать тысяч? Какое-то кольцо и то стоило двадцать. А тут Сюзанна! Нет, на это мы пойти не могли.

В дверь постучали. Кармен. Она внесла поднос с тремя чашками кофе, бутербродами и завязанным пакетиком.

— Попейте кофе перед отъездом, — сказала Кармен. — С бутербродами.

Она была не причесана, в халате, и улыбалась. Мать привстала над чемоданами и тоже улыбнулась ей, глаза ее все еще были полны слез. Кармен наклонилась, поцеловала ее и вышла на цыпочках, не сказав ни слова.

Жозеф совершенно их не слушал и, казалось, ничего не видел. Сюзанна взяла чашечку кофе и медленно принялась за бутерброды. Мать выпила свою залпом, не притронувшись к бутербродам. Потом взяла третью чашку и подала ее Жозефу.

— Вот твой кофе, — сказала она мягко.

Жозеф взял чашку, не поблагодарив, выпил кофе с гримасой отвращения, словно даже кофе стал каким-то другим. Потом поставил пустую чашку на стул и сказал:

— У тебя же ни гроша в кармане, что ты выпендриваешься? В городе без денег тебе делать нечего. Есть, конечно, такие, которые готовы ишачить всю жизнь. Ничего другого они просто не умеют…

Сюзанне показалось, что Жозеф теперь разговаривает по-другому. Прежде он никогда не пускался в рассуждения. Сейчас он наверняка повторял чьи-то слова, поразившие его. Но вернулся-то он скорее всего потому, что деньги от продажи шкур у него кончились и карман был пуст. А не потому, что кто-то посоветовал ему так поступить. То есть все обстояло совсем не так, как поначалу подумала Сюзанна.

Большую часть пути Жозеф молчал. Мать, наоборот, не умолкала ни на минуту и говорила о своих планах. Утверждала, что согласие на очередную ссуду вот-вот будет получено, и под более низкие, чем раньше, проценты.

— Я хорошо потрудилась, — говорила она. — Я договорилась о двухпроцентном займе. Это вместо пятипроцентного. А по всем просроченным квитанциям я уплатила. Теперь мое финансовое положение вполне определилось.

Жозеф выжимал из своего «ситроена» все, что только мог. Он был похож на убийцу, который уходит от погони. Время от времени он останавливался возле рисового поля, приносил воды в ведре, заливал ее в радиатор, мочился, сплевывал с отвращением — ко всем на свете и больше всего к ним, снова оказавшимся с ним рядом, а потом опять садился в машину, даже не взглянув на них.

— Я всегда любила определенность. Благодаря этому я всегда и выпутывалась. Как хорошо, что мы возвращаемся к себе. Главное, теперь повыгоднее заложить нашу недвижимость. Я не имею в виду рисовые поля, а только те пять гектаров, что наверху. Что же касается дома — увы! — он давно заложен.

Она говорила для одного Жозефа. Однако впервые в жизни она ни разу ни в чем его не упрекнула. Ни разу не помянула даже намеком ту неделю, которую провела в гостинице, ожидая его. Послушать ее, так у нее все шло как по маслу.

— Когда оплачиваешь вот так сразу все просроченные проценты за два года, это производит прекрасное впечатление. Теперь мне бы только заложить землю повыгодней, и я выпутаюсь. Я считаю, что они просто обязаны отдать мне в бессрочное пользование те пять гектаров, я имею на них право, ведь все эти годы я получала с них урожай. Не заложишь же землю, которая тебе не принадлежит, это и дураку понятно.

Она говорила небрежно, беззаботным, почти веселым тоном. И всячески намекала, что обделала весьма выгодное дельце.

— Они же узнают в земельном ведомстве, что я заплатила все проценты! Я, конечно, понимаю, что им вряд ли захочется отдавать мне верхние земли и дробить участок, но нравится им или нет, а это мое право. Как ты считаешь, Жозеф?