Деньги - Поль-Лу Сулицер Страница 35

– Франц… Я целую тебя.

Она кладет трубку. Я не свожу глаз с сампанов и джонок. Вот так вдвоем, лежа в объятиях друг друга, мы провели много часов. Она выбрала дом из-за этого вида, маленькой гавани и храма, и еще того длинного пляжа справа, почти всегда безлюдного. Еще немного, и я снова почувствую запах ее стройного и чувственного тела, страстного в любви, которому, словно нахлынувшей на берег волне, не сразу удается успокоиться. Ее глаза закрывались лишь в самую последнюю секунду, и она иногда неподвижно лежала щекой на простыне, отказываясь смотреть мне в лицо, пока не чувствовала себя достаточно уверенной, чтобы бросить на меня свой насмешливый взгляд. «Не так уж плохо для мальчишки», – говорила она.

Ну что ж, сейчас этот мальчишка плачет.

Уже несколько дней я живу в доме Лаватера в Шани. Я читаю. На старом «рено» Лаватера я съездил в Шалон-сюр-Сон, где купил себе все, что мог, о банковских операциях, финансах, деньгах, одним словом. Я даже нашел книгу одного из Рокфеллеров – «Творческое воображение в бизнесе». Как раз то, что мне надо. А поскольку нужен еще и пример для подражания, я также купил роман «Граф Монте-Кристо», который никогда не читал или не читал по-настоящему. Захватывающий Дюма-отец помог бы справиться с вновь охватившей меня хандрой. В то время как я читаю главу под названием «Трактир “Гарский мост”», где к Кадруссу, одному из тех, кто предал Дантеса, приходит «священник в черной сутане и треугольной шляпе», зазвонил телефон – впервые после отъезда Марка и Франсуазы, отправившихся блуждать среди юкк Юкатана. Я не сразу подхожу к телефону, но в конце концов снимаю трубку: это Каннат, помощник Лаватера:

– Меня просили беспокоить вас лишь в крайнем случае. Произошло событие, которое я считаю важным: только что в Чикаго от сердечного приступа скончался Элвин Бремер. Марк говорил, что вы им интересуетесь.

– Спасибо.

Я как раз завтракал, и приходящая прислуга, чьим заботам меня поручила Франсуаза Лаватер, ставит на стол кофе. Она говорит с бургундским акцентом, который я поначалу принял за польский. Встаю из-за стола и направляюсь в свою комнату.

– Ваш кофе придется разогревать!

С двадцатью двумя «р».

– Я сейчас.

На стене комнаты я приколол заметки, выписки, справки, таблицы и списки, накопленные за восемь месяцев с того дня, когда Марк приезжал в Гонконг с первым реальным досье. Я смотрю на список. Для Бремера у меня была приготовлена особая задумка, более изощренная по сравнению с операцией против Ландо.

И этот ублюдок умер. У меня чувство досадной неудовлетворенности и разочарования.

– Разогревать кофе или нет?

Я возвращаюсь к своему списку и вычеркиваю в нем имя. Смотрю на прикрепленную к досье фотографию. На ней тучный мужчина, похоже сангвиник, с недобрым взглядом. Он всегда напоминал мне тевтонца, и это не комплимент.

– Просто беда, посмотрите: он уже ледяной, этот кофе…

Один из семи, остается шесть. Даже пять с половиной. К середине августа с Ландо будет покончено. При условии что, следуя за Хаком в его спекулятивных операциях, я не ошибся…

– Холодный – так холодный…

То не моя вина. Новость появилась спустя день после того, как я узнал о смерти Бремера: отмена свободной конвертируемости доллара в золото. Это чрезвычайно важное, можно сказать, невероятное событие. Последние двадцать пять лет доллар был стандартом для мировых валют, единственной валютой, обеспеченной золотом, тогда как все остальные валюты обеспечивались долларом – единственной ценной, золотой валютой в истинном смысле этого слова.

Конвертируемости больше не существует. Первый итог – обязательное падение курса доллара. Это была та самая информация, которой владел Хак, знавший точную дату, когда американское правительство объявит об отмене конвертируемости доллара, и сумевший рассчитать срок операции.

Прибыль огромна даже с учетом того, что снижение курса американской валюты остается относительно слабым. В тот день, когда в банке Цюриха я открыл счет на сто один миллион долларов, одна унция золота официально стоила тридцать восемь долларов девяносто центов. Три месяца спустя, день в день, она оценивается в сорок два доллара шестьдесят центов. Незначительная разница? Судите сами. В итоге прибыль, полученная Хаком (я получу удовольствие от проверки банковских счетов, но они, разумеется, будут точными), будет составлять сорок семь миллионов долларов, из которых, как было оговорено, я вычитаю причитающиеся мне два с половиной миллиона как вознаграждение умеющему хранить тайну посреднику, независимо от размера комиссии банка. Вместе с миллионом долларов, который я поставил на кон и который возвращается ко мне с довеском в четыреста семьдесят пять тысяч пятьсот семьдесят восемь долларов, мой капитал по состоянию на двенадцатое сентября составляет чуть более четырех миллионов долларов.

Я ожидал от себя взрыва эмоций. Но ничего подобного не произошло. Я остаюсь спокойным и почти равнодушным. Я по-прежнему один в доме в Шани, предаюсь размышлениям и прихожу к выводу, что пришло время действовать.

Прежде всего следует закончить с Ландо, что не займет много времени, а затем браться за других.

Звоню Турку:

– Ты мной доволен?

– Франц, я тебя люблю.

– Отвали, грязный педик.

– Один момент, у меня для тебя сюрприз…

Тишина. Затем голос Уте:

– Привет, Фрэнки, мой дорогой.

– Что ты делаешь в Хэмпстеде с этой темной личностью?

– Большая любовь, приятель.

– С Турком?

– С темной личностью. Ты ревнуешь?

Я расхохотался. Мне стало смешно, когда я представил себе их вместе.

– Никоим образом. А что с эскадроном голых танцовщиц?

– Чем больше дури, тем больше смеха, – отвечает Уте. – Главное, что маневрами командую я. И отдаю приказы.

– Позови мне хозяина гарема. Я тебя целую.

Турок снова берет трубку, он смеется. Я никогда не смогу по-настоящему его ненавидеть.

– Удивлен, да?

– Остолбенел от изумления. Давай поговорим серьезно. Можем?

– Можем.

– Мне нужен выход на серьезных людей в Нассау, на Багамах.

– Еще одно дело?

– Это личное.

Он задумывается, потом отвечает:

– Ты знаешь, это не телефонный разговор. Когда ты туда собираешься?

Быстро прикидываю в уме:

– В конце сентября.

Доносится голос Уте, она что-то говорит, но я не слышу, что именно. В любом случае, если она остается на линии во время нашего разговора с Турком, это потому, что, как она утверждает, «она в самом деле командует маневрами».

Турок:

– Франц, мы будем там с двадцать пятого сентября вместе с датчанкой. Ты не возражаешь?