Новоорлеанский блюз - Патрик Нит Страница 35

— Работа любит дураков, евреев да еще ниггеров, — ответил Соня. — Есть у меня кое-какие задумки.

В тот вечер Лик и Соня пошли в клуб «У Бесси», на что Лик выложил все свои деньги, отложенные на крайний случай. Оба они впервые переступили порог этого заведения после того памятного происшествия, случившегося шесть лет назад, в результате которого Добряк Эванс оказался в сточной канаве с остро заточенной лопаткой между лопаток. Но, несмотря на свой уже богатый личный опыт, оба подростка были еще слишком молоды, чтобы не чувствовать неприятного осадка после того злосчастного происшествия; Соня, узнав о том, что заведение переименовано, со смехом сказал Лику:

— Я думаю, теперь тебе лучше называть меня Беззубым Соней!

Они сели за столик поближе к бару и принялись болтать, попивая дешевое контрабандное пойло и слушая клубный оркестр, исполнявший старые заигранные мелодии. Случалось, какая-нибудь проститутка подходила к ним в надежде поймать клиента или какой-нибудь крутой подвыпивший белый парень вдруг ни с того ни с сего начинал угрожающе поглядывать на них. Но Соня одним взглядом останавливал и мужчин, и женщин. Лик заметил, что даже его вид и манера держаться показывали, что он в большом авторитете. Если раньше он не лез в карман за словом, то теперь его взгляд стал красноречивее любых слов; стоило ему посмотреть на человека, как бы говоря: «Не вздумай шутить со мной!», как тот сразу же останавливался в десяти шагах от Сони и через мгновение показывал ему спину.

Оркестр, игравший сейчас в этом клубе, был ниже среднего, но большинство тех, кто проводил здесь время, приходили вовсе не ради музыки. У всех музыкантов были прозвища. Руководил оркестром пианист, которого звали Томас Порох, на тромбоне играл Хансен Прах, Заика Джексон играл на кларнете, за ударной установкой сидел его брат Малыш Джексон, на корнете играл Шутник, и никто не называл его иначе. Вероятно, он получил это прозвище потому, что всегда был весел и со всеми был на дружеской ноге. Трубачом он был весьма посредственным, однако этот веселый, никого никогда не обижавший человек с большим пузом и бочкообразной фигурой считался всеобщим любимцем. К несчастью, такая манера поведения не всегда приводила к добру в Култауне.

В ту ночь, когда Лик и Соня отмечали освобождение «главаря» из исправительной школы «Два М» в ночном клубе «У Бесси», там, рядом с небольшой эстрадой, произошло одно событие. Это событие не было чем-то из ряда вон выходящим; это был обычный для таких мест инцидент, а именно: столкновением крутого мужчины и крутой женщины, перегруженных алкоголем. Но для несчастного Шутника это происшествие стало роковым.

Шутник исполнил уже почти половину своего соло, когда между молоденькой проституткой и ее изрядно набравшимся клиентом с сумасшедшими глазами и ручищами, как толстые дубовые ветви, вспыхнула ссора. Она началась обыкновенно, с затрещин и пинков: на которые здесь никто не обращал внимания. Но когда клиент выхватил из кармана пружинный нож, в зале поднялась паника и люди, сидящие за соседними столиками, повскакивали на ноги и бросились прочь. При взгляде в дикие глаза этого психопата было ясно, что он намерен искрошить несчастную проститутку на мелкие кусочки.

Шутник был миролюбивым человеком и не держал ни на кого зла. В нем замечательным образом сочетались благородство и прямота, а потому он не мог спокойно наблюдать, как мужчина бьет женщину, и ему было все равно, проститутка она или принцесса. Поэтому Шутник прекратил играть и, спрыгнув с помоста, встал между дерущимися. Он стоял лицом к лицу с бесноватым клиентом, с его дрожащими от злобы губами и глазами навыкате, какие черный люд Луизианы называет «коровьими»; стоял против него один, а остальные находившиеся в клубе мужчины замерли в страхе. Оркестр перестал играть. Музыканты тоже смотрели во все глаза на то, как Шутник, расправив плечи, бесстрашно стоит против пьяного психопата с ножом.

— Послушай, братец, — обратился к нему Шутник, — ну зачем сразу же хвататься за нож?

— Ты кого назвал братцем?

Скандалист был явно не расположен к разговорам. Но Шутник настойчиво пытался его образумить.

— Если меня не подводят глаза, ты не собираешься никому делать больно, тем более даме, которая с тобой. Просто ты слегка перебрал, вот и сошел с катушек. Ну а зачем же…

Шутник внезапно замолчал, глаза его широко раскрылись от удивления. Лик и Соня, сидевшие не слишком близко, не могли видеть во всех подробностях, что происходит. Но чем обычно заканчиваются подобные происшествия, они хорошо знали. Пьяный дебошир выдернул нож из тела Шутника, и тот, издав громкий стон, рухнул на пол. На мгновение в зале воцарилась мертвая тишина. Поножовщина считалась обычным делом в Култауне и никто из посетителей клуба особо не ужаснулся. Лик повернулся к Соне, но того уже не было за столом; он, расталкивая столпившихся посетителей, пробивался к эстраде. Если что-то произошло, то Соня должен быть в самом центре.

Лик не видел, что было дальше, но слышал громкие крики и проклятия. Он видел, как несчастная проститутка пронеслась стремглав к заднему выходу; видел, как пьянчуга-скандалист с безумным лицом, шатаясь, последовал за ней; видел кучку людей, окруживших лежащего на полу Шутника и Соню, опустившегося перед ним на колени. Одной рукой Соня зажимал рану, а второй, сжатой в кулак, размахивал в воздухе. Соня не лез в карман за словом; глаза его всегда видели то, что надо; кулаки тоже хорошо знали свое дело. Лик сделал несколько глотков из своего стакана, чтобы успокоить сильно бьющееся сердце, и подумал, что Соня — настоящий товарищ, который всегда придет на помощь.

Посетители клуба вновь уселись на свои места за столиками, и зал наполнился приглушенным гулом — за каждым столиком обсуждали случившееся. Шутника перенесли наверх, и кто-то послал мальчишку из обслуги за матушкой Купер, старухой с причудливой прической, которая знала травы и умела готовить лечебные настои. Вскоре в зале начали раздаваться требовательные крики — посетители хотели музыки, — и Томас Порох заиграл на рояле какой-то простенький регтайм, а Заика Джексон стал подыгрывать ему на кларнете. Но это было, конечно, не то — слабо и невыразительно, — да и что это за оркестр без корнета!

Лик, поискав глазами Соню, увидел друга беседующим с мисс Бесси перед самой эстрадой. В следующий момент он понял, что Соня машет ему рукой, приглашая подойти к ним. Но Лик не сдвинулся с места. Если снова что-то произошло, то какой ему смысл вмешиваться? Однако Соня жестикулировал так выразительно, что Лик в конце концов вздохнул, вылез из-за стола и направился к эстраде. Он чувствовал, что алкоголь уже ударил ему в голову, и прилагал все усилия к тому, чтобы держаться прямо. Мисс Бесси приветствовала его широкой улыбкой. Она, вне всякого сомнения, была в молодые годы красавицей — ее кожа была чистой и гладкой, в черных глазах сверкали озорные искорки, — но Лику сразу же бросились в глаза ее новые вставные зубы, которые, когда она смеялась, казалось, вот-вот выскочат изо рта.

— Так ты и есть Лик Холден! — воскликнула мисс таким голосом, словно имя Лика уже давно было у всех на слуху. Она протянула ему костлявую руку, глядя на которую можно было более-менее точно сказать, сколько ей лет. — А почему все зовут тебя Лик?