Московское наречие - Александр Дорофеев Страница 35

Утром того дня Туз получил таинственное письмо из Испании от уже позабытой им гадательной поэтессы Сони. Все порывался прочитать, а тут чертово собрание коллектива…

«Да, неудачное сочетание, – согласился Лелеков. – Пусть будет “собор” или, что тоже, древнегреческая “синагога”»…

Всем понравилось, что состоится не просто собрание, а синагога, где никому из присутствующих не доводилось бывать, и Филлипов, не мешкая, открыл ее.

«Падение нравов, корысть и стяжательство, – начал, не глядя в глаза. – Покайся, и ступай с миром»…

Прежде Туз старался всем соответствовать – и Филлипову, и Липатовой, и Лелекову, и Электре, и даже какому-то Башкарме. А теперь ему, как и всей стране, надоело вести себя скромно и предсказуемо. Хотелось участвовать во всеобщем взбрыкиванье и битье копытами, в деяниях шумерской силы ме – таинственной сущности любого явления природы и общества. Хоть и чувствовал себя кругом виноватым, но не стал каяться, а свалил все на удручающее положение с генофондом, повыбитым в их сраной совковой стране. Чего же, мол, с него спрашивать?

И вся синагога почти согласилась, за исключением Филлипова. После восстановления неопалимой купины на Синайском полуострове он стал чрезмерно строг, словно получил из первых рук ветхозаветные скрижали. Вероятно, так подействовал суровый пейзаж, открывшийся ему с горы Моисея.

«Безбожник! Благодати веры в тебе нет и знаний ни на грош! – вспыхнул он. – Что смыслишь в замыслах Творца?! Россия – великая страна, покуда идет своей дорогой!»

«Но жертвы режима, равенство в нищете, права человека?!» – воскликнули хором Вера, Надя, Люба.

«Ах, права человека!? – как-то прокурорски ухмыльнулся Филлипов. – Думаете, Творец замыслил весь этот мир только для того, чтобы мы жили в достатке и пользовались правами?! Нет, Он обещал не права, а муки и пот, когда изгонял из рая. Создал нас по своему духовному подобию и любит в нас Свой Образ – вечный вселенский дух, а не плоть. Конечно, завещано „не убий“. Но, невзирая на права, Он сметает нас огнем и водами с лица земли! О, братие, в отрыве от Господа жизнь человеческая – прах! Ничто перед движением духа! А гуманизм – сатанинская затея!» И сокрушенно опустил длинный нос долу.

Туз насторожился, к чему это клонит Филлипов – не хочет ли потребовать смертной для него казни? Жутковато становилось от обвинительной речи, в которой то и дело являлись глагол и каленое железо, необходимые стране для выжигания пороков и лжепророков.

Филлипов припомнил Тузу и оправдание Иуды, продиктованное не иначе как самим сатаной. Совсем распалившись, точно сухой куст в пустыне, нарек его орудием иномирян и бесов. Мол, именно они для темных нужд возбуждают его седьмую чакру, пользуясь семенем в корыстных целях. В конце концов сильно перегнул, обличая. Предстал реставратором жестокой ветхозаветности. Устрашил синагогу антигуманизмом и настроил против себя. Чтобы снять напряжение, Лелеков предложил ему погудеть.

О проступках Туза позабыли, как о невинной шалости. Однако он не заметил такого поворота, задумавшись об иномирянах и бесах. У первых, конечно, было полно возможностей похитить его для эксперимента. Вот хотя бы недавно из вытрезвителя. Вообще многие дни и ночи своей жизни он совершенно не помнил, будто провел их в летающей тарелке. А бесы если вселились, то уж давным-давно, в детские годы, когда беззаботно тискал скифскую бабу…

«Ах, какой ты осел! – вернула к яви Липатова, шепнув на ухо. – Золотой, впрочем». И передала привет от цыганки Раи: «Она уже ждет тебя».

«Где?» – удивился Туз, но не стал допытываться, вообще отвлекся от привета, наткнувшись в кармане на утреннюю почту.

«Милое мое наречие, – писала Соня. – Наверное, ты уже позабыл меня, но должен припомнить хотя бы по предсказанию о смерти на высоте!»

А дальше разбирала по косточкам его имя.

«Твоя главная буква “У” произносится при крайнем сближении и вытягивании губ трубочкой, что вызывает у меня самые нежные чувства. Это и предлог, и в то же время междометие, выражающее страх, укор или позор. Двадцать первая буква русского алфавита, а в древнегреческом языке называлась ипсилоном и обозначала 400. На всякий случай, ипсилоний – элементарная частица, состоящая из кварка и антикварка. Его квантовое число – “красота”. Слева у тебя стоит “Т” – твердь, с числом 300, а справа “З” – земля, имеющая номер семь. Словом, имя твое, если прочитать разом, говорит о земной твердыне с красотой в центре. Сумма его – 707, что в буквенном выражении – Тот.

Знаешь это божество с головой ибиса, провожавшее умерших в загробный мир? Он покровитель священных книг и колдовства, бог письма и счета, мудрости и луны, разделивший время на годы и месяцы.

Помнишь ли ты луну, светившую нам в окно гостиницы “Початок”? Ах, не случайно встретились мы с тобой в седьмой день недели, на шабат, который еще в Вавилоне был установлен для отдыха. Сколько лет миновало, а для меня этот выходной остается священным.

Очень хочу, чтобы ты проводил меня в загробный мир! Приезжай срочно, через месяц, на мои похороны в Барселону»…

В постскриптуме Соня сообщала адрес, а заканчивала в своем иносказательном стиле: «Кстати, омикрон посередке имени Тот означает 70. Видишь, у тебя сплошные семерки – божественные числа! Вспомни о семи чудесах света, семи мудрецах, семи свободных искусствах, семи славянских племенах и, наконец, о семитах и семисвечнике. Да тут и семя близко. Аста, надеюсь, ла виста! Знаю, что увидимся».

Туза поразило это безумное послание. Особенно кварки и антикварки. Да еще какое-то 707, напоминающее лишь о «Боинге». Хотел было показать профессору, но раздумал – полный, конечно, бред. Впрочем, если раздобыть денег, можно предъявить его в посольство как вызов для получения визы. Почему бы не слетать 707-м в Барселону?

Возможно, по созвучию с синагогой вспомнил о школьном приятеле Мише Дзельтермане. Пожалуй, из всех знакомых только он мог одолжить на поездку в Испанию. И Туз, не откладывая, позвонил.