Оранжерейный цветок и девять растений страсти - Марго Бервин Страница 35

— А внутри в них сладости?

— Нет.

Я бросила рюкзак на пол и подошла поближе, чтоб рассмотреть пинаты.

— Сейчас же подними! Скорпионы обожают всякие тайные места, отверстия и закутки внутри одежды и обуви. Сумки и рюкзаки особенно привлекательны для них.

Я схватила рюкзак.

— Ты быстро все поймешь. Я надеюсь. Лучше повесь его. Может, ты даже начнешь одобрять наличие скорпионов. Они представляют собой прекрасную мишень. Позже, когда научишься хорошо их убивать, сможешь заняться значительно более опасной и трудной добычей.

— Я не хищница. Я из Нью-Йорка.

Армандо указал пальцем на тень на полу. Без всякого промедления я изо всех сил хлопнула зажатой в стиснутом кулаке лопаткой по темному пятну. Я тяжело дышала и была вся в поту, когда оторвала лопатку от пола.

— Нет, — засмеялся Армандо. — Ты совсем не хищник. Просто славная еврейская девочка с Манхэттена.

Он проводил меня в мою комнату.

— Не забудь развесить всю одежду на крючки подальше от задней стены чердака. Туфли положи на комод и проверь утром, прежде чем надеть. Лучше всего носить сандалии или вьетнамки.

Он потянулся ко мне за лопаткой.

— Отдай ее мне. — Он тянул за один конец, а я крепко сжимала другой. — В каждой комнате лежит по лопатке. Твоя висит на гвоздике за дверью. — Он даже запыхался, так сильно тянул за свой конец.

Я отпустила лопатку, только чтобы увидеть, как упадет Армандо. Но он не упал. Конечно же.

— Ты становишься подленькой. Это хорошо.

Как только он вышел из комнаты, я схватила лопатку с гвоздя, взялась за край покрывала и одним движением руки сбросила его с кровати. Я и не подозревала, что у меня осталось столько сил. Обыскивая кровать, я переворачивала лопаткой каждую подушку, оглядывала матрас и все под ним. Я была уверена, что я никогда не смогу опять использовать что-то подобное для жарки яичницы или чтобы переворачивать гамбургеры.

Утром дом выглядел значительно менее опасным, и в ярких солнечных лучах я могла рассмотреть все, что упустила ночью. Кровать, где я спала, была двуспальной, с изголовьем из тонких сучковатых веток, скрепленных лианами. В комнате было два больших окна, глядящих на лужайку с пожухлой травой, которая, в свою очередь, вела к морю такого же искусственного бирюзового цвета, как тот, который я видела из лодки.

Я сидела, сонно глядя на море, которое было так близко, что, кажется, можно было прямо из окна достать до него рукой и поболтать в воде пальцами. Даже кишевшая скорпионами лужайка перед домом, наполнившая ночь ужасом и страхом, казалась не более чем просто пожухлой травой между домом и морем.

Я, все еще полностью одетая, вылезла из кровати, схватила мешок с растениями, забытую в угаре борьбы со скорпионами, и понесла Армандо.

Он сидел на крыльце, глядя на море. В ярком солнечном свете даже он выглядел менее опасным.

— Начинается прилив. — Он указал на воду. — Если хорошо приглядеться, можно увидеть кефаль, выпрыгивающую из волн в попытке спастись от морского окуня.

— Там и люди есть.

— Это рыбаки, они ловят омаров. В конце дня они выстраиваются в цепочку на берегу и медленно тянут длинные сети с кричащими омарами. Конечно, их невозможно услышать, но спорю, они кричат. Когда здесь Сонали, рыбаки приносят часть своего улова, а в обмен она присматривает за их детьми, пока они рыбачат. Без нее у меня на это не хватает терпения.

Я передала ему мешок с растениями.

Я наблюдала и ждала, пока он его открывал. Я надеялась на комплименты и одобрение за свое единение с природой. Признание того, как быстро я влилась в окружающую среду.

— Ты наконец добралась до джунглей, и единственное, что я получил, — это три паршивых растения? Мы долго так прокопаемся, если ты будешь двигаться как черепаха.

— А я думала, что сделала все как надо. Я ведь раньше никогда не бывала в джунглях одна.

— Ты и сейчас не была в джунглях одна, поэтому — без лишнего драматизма. Я послал туда Диего, чтобы составить тебе компанию. Ведь неплохой выбор?

Я осмотрела себя. Неужели мое влечение к Диего так очевидно?

— Ты всегда была в безопасности. Диего знает эти джунгли лучше кого бы то ни было. Лучше меня или Сонали. Его мать — гуичольская шаманка, очень уважаемая в своих кругах. Она родилась на гниющей подстилке вон там, в тропическом лесу, и там же родился Диего. Там же практически и вырос. Поэтому ты была в полной безопасности, возможно даже не сознавая этого.

— Какой толк быть в безопасности, если не знаешь об этом?

— Зато я лучше спал.

Я посмотрела на него и решила не вступать с ним в прения. Я глубоко вздохнула.

— Что такое гуичольский шаман?

— Мать Диего — знахарка и знаток оленьего духа.

Армандо осмотрел меня.

— Да, не вздумай в него влюбиться. Ты еще не готова для такого мужчины. И двух недель не прошло, как ты была смертельно влюблена в жулика, который разрушил дело всей моей жизни, а теперь считаешь, что влюбилась в сына шаманки.

— Я совсем не влюблена в него. Но если бы и была, разве это не хороший знак? Знак того, что я изменилась и повзрослела.

— Нет, это вовсе не знак того, что ты изменилась. Это означает, что ты влюбляешься в любого, кто встречается на твоем пути. Это означает, что ты изголодалась по мужчинам и уже отчаялась. Прошлой ночью мне пришлось закрыть дверь моей спальни: я боялся твоего отчаяния.

— Я не в отчаянии. Диего сказал, что это глоксиния и лунный цветок заставили меня испытывать к нему чувства, что они вызывают сильное, непреодолимое влечение у любого, кто их найдет.

— Диего — просто вежливый человек. Ему надо было сделать работу, и он не хотел, чтобы ты кидалась на него там, в джунглях. Вы оба могли погибнуть.

Армандо выложил все три растения на стойку. В первый раз за это утро его голос смягчился.

— Хорошие экземпляры. — Он снял очки для чтения, в которых его глаза казались намного меньше и не такими добрыми. — Ты хорошо поработала.

— Почему Диего так настроен против меня?

— Это единственное, о чем ты можешь думать?

— Я только хотела узнать, почему вы считаете, что он ко мне равнодушен.

— Подойди.

Мы перешли от окна с видом на море к окну, которое выходило на горы.

— Диего — гуичол. Его род восходит к великим ацтекским воинам из высокогорных районов в Наярите. Диего, как сокол, величественный кондор, парит над этими горами, раскрыв шестиметровые крылья. Его огромная сила и сексуальность — от его чувства свободы. Особая свобода бродить по джунглям, парить над горами в небесах, лечить и охотиться. Свобода от ограничений обычной жизни. Я не говорю, что он не влюбится в тебя, конечно влюбится, да и кто бы не влюбился. Я говорю, что, поскольку ты склонна к разного рода ограничениям, тебе придется держать его обеими руками.