Капитан Рубахин - Борис Баделин Страница 34

На лбу у старца – кожаный ремешок с серебряной пряжкой в виде лежащей восьмёрки. Узор пряжки был настолько замысловатым, что Василий, приглядываясь к ней в изменчивых отсветах огня, видел и змею, кусающую себя за хвост, и кольцо Мёбиуса, и знак бесконечности – ему всё никак не удавалось сфокусировать зрение.

Дальше Рубахина ждало ещё одно потрясение: ему вдруг показалось, что за плечами у старика возвышаются крылья!

В памяти мгновенно вспыхнули два древних образа, украденных когда-то из музея – «Ангел со свитком», «Ангел с мечом» – архангелы Гавриил и Михаил, кажется.

«Стоп! – командует себе Василий. – Это что – правда? Я умер!»

Он тут же вспомнил и второго старика, который так мощно подхватил его на лестнице и его странный горб.

«Так вот что было у того под плащом…» – мелькнуло в голове у Рубахина.

Они, эти старцы, были похожи, как две капли воды.

Но почему архангелы?

– На самом деле мы предпочитаем именовать себя иными, исконными нашими прозвищами! – неожиданно заявляет старец, словно мысли Рубахина звучали вслух. – Но это, суть, не так важно. Можешь называть нас, как тебе удобно, хоть и Гавриил – Михаил…

Он усмехнулся и крикнул в темноту: «Миша!»

И тут Василий рассмотрел, что крыльев у старца вовсе нет – за силуэты крыльев в пляшущем свете камина он принял высокую вычурную спинку кресла. А может, они были?

Из мрака возник второй старик – точная копия первого, но с коротким, тяжёлым мечом на поясе. Между старцами было одно очень существенное различие: глаза первого сияли ясным внутренним светом, глаза второго были не просто черны – они зияли, как два отверстия из вечной тьмы.

Он пригвоздил бледного и потного Василия к креслу своим жутким взглядом и расхохотался:

– Ага! Капитан Рубахин пришёл в себя! Или ещё не пришёл?

Поскольку Василий продолжал сидеть полным чурбаном, страшный старец заключил:

– Ладно, мы это сейчас поправим!

Мрак между исполинскими колоннами немного рассеялся и Рубахин заметил ещё один стол, уставленный тускло мерцающей серебряной посудой с какими-то яствами. Центр стола украшала пузатая зелёная бутыль, также оправленная серебром.

– Подсаживайся, гридень! – широким жестом пригласил названный Михаилом.

Рубахина мучили жестокие приступы тошноты. Ватными ногами он подковылял к скамье у стола и тяжело присел.

– Угощай же скорее, брат! – первый старец расположился справа от Рубахина. – Видишь, как тяжко гостю нашему!

Литой кубок перед Василием наполнился янтарной, искрящейся жидкостью, на вид – коньяком или виски, но исходил от неё аромат, Рубахину неизвестный.

Старец с мечом, перед тем как выпить, запрокинул голову:

– Благослови, Громовержец!

Огромным усилием, трясущейся рукой Рубахин опрокинул в себя свой кубок.

Он замер, но привычных уже судорог не последовало. Вопреки ожиданиям, жидкость оказалась пряной на вкус и легко преодолела сухую гортань измученного капитана…

Василий не спешит с закусками, он прислушивается к своим ощущениям. Напиток крепкий – он сразу согревает кровь. Сердце перестает замирать и обрываться, свет больше не бьёт по глазам, и размыкаются тиски боли на висках.

Но голове Рубахина от этого легче не становится. Она отказывается принимать информацию, поступающую от зрения, слуха, обоняния и осязания – ей попросту не с чем всё это сопоставить.

«Ни хрена не понимаю!» – совершенно теряется Рубахин.

Не находя повода завязать разговор, он мысленно матерится и вдруг, как второгодник-двоечник, задаёт старцам дурацкий вопрос:

– А Громовержец – это Зевс?

– Так ли скудны познания твои, гридень? – старец справа вытирает бороду широкой полотняной салфеткой. – Если Громовержец – то уж сразу и Зевс?

– Да, знавали мы и Зевса! – авторитетно заявляет старец слева. – Очень любил он, помнится, смертных молодок. Когда законной жене, Гере, надоело считать народившихся от него полубогов, она подняла страшный скандал.

Так что он удумал: вселяется в тело мужа любой приглянувшейся красавицы и получает удовольствие со всей своей божественной силой и страстью! – старец басовито хохочет. – Муж этот, несчастный и весь измочаленный, очнётся и не поймёт никак – отчего это жена смотрит на него с таким восхищением…

Брат смотрит на него с укоризной и поясняет Рубахину:

– Нашего Громовержца величают Перуном, мы же – слуги его, Белояр и Чернояр!

– Ну да, оперуполномоченными у него служим! – усмехаясь, добавляет меченосец.

Василию ничего не остаётся, как принимать эту дикую фантасмагорию за действительность. К тому же у него прорезался и отнюдь не химерный, а вполне реальный голод. Капитан уже не помнил, когда во время запоя он ел последний раз, и ел ли вообще.

– Вепрятинки отведай! – заботливо подсказывает Чернояр, снова разливая по кубкам свой ароматный эликсир.

Пропустив ещё пару кубков и основательно закусив горячим мясом, осмелевший Рубахин пытается хоть что-нибудь прояснить:

– Где я? – спрашивает он.

Белояр, прежде чем ответить, долго и пристально смотрит на Василия из-под опущенных бровей, словно решая, поймёт ли его собеседник, о чём пойдет речь.

– Это – Навь! – наконец, произносит он.

– Царство мёртвых? – Василий чувствует, как снова леденеет у него под сердцем.

Белояр огорчённо оборачивается к брату:

– Ничего не ведают!

– А кто бы им поведал? – неожиданно вступается за Рубахина Чернояр. – Попы лукавые – на воскресных проповедях?

– Видишь ли, Василий, – ясноглазый старец хмурит лоб, пытаясь, наверно, подобрать более понятные объяснения. – Навь не может быть царством мёртвых, ибо тогда пришлось бы считать мёртвыми и ещё не рождённых. – Белояр следит за лицом Рубахина. – Навь – есть Предрождение и Послесмертие в Едином…

Рубахин и хотел бы, но сделать умное лицо ему не удалось. Он сидел с видом полного идиота.

– Ты, Василий, не обижайся, – заключает Белояр, – но поведать словами о Нави – это как на большом барабане сыграть для тебя скрипичный концерт, которого ты, к тому же, ещё и ни разу не слышал.

– Память им стёрли! – снова вмешивается брат-меченосец. – От древнего миростроя сказки да былины только и остались! Князь-отступник родных богов предал, пращуров заветы попрал, чёрных попов, проповедников лукавых на земли свои попустил, морок великий несущих! На хитрости змеиной да на княжьих мечах они его и внесли…

– Разве Русь крестилась насильно? – с недоумением переспрашивает Рубахин. – Но ведь по летописям…

– Молчи про летописи! – резко перебивает его Чернояр, – Тем более, что их – в оригиналах – мало кто читал! Ты веришь, что князь Владимир в стольном Киеве ладаном пукнул – и в одночасье на все русские земли благодать небесная снизошла? – меченосец криво усмехается. – И стали вдруг люди добрые на отчие святыни плевать, богов родовых исконных – осквернять, огнём жечь и в воду метать, и все в однорядь отказались от уклада заповедного?