Муравьиный царь - Сухбат Афлатуни Страница 34

– А некоторые его не гнали, – сказала, помолчав. – Не выдерживали болей… А он боль заговаривать может, начнет сказку рассказывать – боль уляжется.

– Народный целитель, – сказал Михалыч.

– Целитель… Плату себе детьми брал. У Петровых забрал. Еще у этих… как их фамилия-то?..

– В смысле – детьми?

– Вспомнила, у Черновых. У нас трое Черновых было, эти возле сельсовета жили. Отца их на седьмое ноября сосной придавило. У них сына увел, до войны.

– Как увел?

– Да так. Они сами рады были, в избе семь ртов детей. А кот знал их семейное положение. Когда у отца боли пошли, он давай в избе песни петь. Силой никого не уводил. У Петровых сын сам через два дня после того в лес ушел. Или родители отводили. Жизнь такая была.

– А что он там с детьми делал?

– Кто ж знает? Что-то, наверное, делал. Лес – он и есть лес. Там не церемонятся.

Михалыч представил себе детей в лесу.

– Что ты мне никогда раньше не рассказывала?.. – сказал медленно.

– Ты городским рос, к чему тебе. Я Василию рассказывала на ночь. А он один раз постель обоссал, отец тут же: вот, всё твои сказки!

Заиграл мобильный. Музыка была из фильма «Усатый нянь».

Значит, Катюха.

– Ты когда назад?

Дочь никогда не здоровалась. Слышимость была хорошей.

– Еще не доехали, – ответил Михалыч. – Что случилось?

Обычно Катюха просто так не звонила.

– Ничего. Из дому ушла.

– В смысле?

– Вообще.

Михалыч почувствовал, что руль стал скользить в руках.

Подъехав к обочине, машина встала.

– Ты сейчас где?

– У Юльки.

Михалыч вспомнил маленькую, бесцветную подругу Катюхи.

– А дальше?

– Буду снимать квартиру.

Михалыч молчал, обдумывая ситуацию. Катюхе нужны деньги… Ждет, что он будет оплачивать квартиру…

– С матерью у вас опять, что ли?

– Она мне не мать.

Это он уже слышал во время их разборок. Только до ухода раньше не доходило.

– И вообще не уверена, что она меня от тебя родила.

Михалыч почувствовал, как весь, от живота до подбородка, покрылся потом.

– Ты… ты это с чего? – В затылке заболело, он стал тереть там ладонью.

– Да так. Застукала я один раз ее.

Михалыч пошевелил ртом, но ничего не сказал.

– Ну, на дне рождения том, на даче… Вы все напились когда, кроме тебя, ты на озеро еще ушел… А я подглядела, ну, случайно просто, как эта там с Лёником этим взасос, представляешь, и он еще ей руками лез…

Михалыч не сразу и не четко, но вспомнил. Эту дачу, потом озеро. Потом…

– Какой Лёник, ты что?! – Вторая волна пота прошибла его. – Мамин брат? Твой дядя?

– И никакой он ей не брат. И не дядя. Я сама слышала. От баб Лиды.

Мать Лены. Когда она от нее слышала? Умерла, когда Катюхе восемь было.

– Они ругались. Баб Лида и… эта. Я в соседней комнате случайно слушала. Баб Лида сказала: этот твой, как тебе не стыдно, за брата родного выдаешь. У тебя муж золотой, а ты чем занимаешься? А эта заплакала сразу…

Михалыч молчал. С бешеной скоростью прокручивались пятнадцать лет. Начиная с Бултыхов. Там уже был этот Лёник. Значит, уже там это было. Потом он то появлялся, то на год, на два исчезал. Уезжал в Москву, снимался в какой-то рекламе. Появлялся побитый, постаревший. Ему нужно было помочь деньгами. Нет, Михалыч не возражал. Помочь – так помочь. Только один раз, когда пришел накуренный и стал говорить свои интеллигентские гадости, Михалыч взял за грудки и отнес в подъезд. Тот полетел вниз, потом поджал ноги и сел, глядя снизу на Михалыча. Михалыч закрыл дверь и поглядел на Лену. Лена одобрила. После этих полетов Лёник исчез. Потом снова появился, помириться и попросить денег, но к ним уже не заходил. А год назад совсем исчез. Лена все пыталась найти его…

– Мне кажется, вам с ней вообще надо развестись, – сказала, помолчав, Катюха.

Михалыч не ответил.

– Я бы осталась с тобой… С тобой, по крайней мере, можно найти язык… Ты ведь не собираешься больше жениться?

Связь оборвалась.

Михалыч уперся подбородком в руль. За стеклом начало темнеть.

Михалыч нащупал ватной ладонью бумажник. Раскрыл, поглядел на Катюхину фотку. Нет, его копия. Он даже помнил, как они ее с Леной сотворили. В лодке, посреди озера. Лена стонала так, что на все озеро разносилось. Его потом еще все взглядами поздравляли.

В свете фар пробегали редкие снежинки.

«Усатый нянь» заиграл снова.

Михалыч прижал трубку к уху.

– Ну, что решил?

Михалыч пошевелил ртом, но слова не выходили. Промычал что-то.

– Да… Еще такое дело тут… Мы, по ходу, еще аквариум твой разбили… Она разбила, первая в меня платье швырнула… Алло!

Связи не было. Михалыч повертел мобильник и сунул в карман. Снова лег на руль.

– Ну, что ты там? – спросила мать. – Поехали?

Михалыч резко повернулся к ней.

Увидев его лицо, мать почему-то вся сжалась и прикрылась ладонью. Михалыч узнал это движение. Так мать делала, когда отец пару раз при нем замахивался на нее. А один раз заехал ей по щеке, и она свалилась, беспомощно загребая своими толстыми ногами.

– Убей… – Он видел ее глаза. – Ну, убей…

Так она уже говорила ему.

Две недели назад, когда были получены ответы со всех анализов. «Лучше уж убей…» Он сидел на диване и не понимал, как это могло случиться с его матерью.

Он верил в то, что уже месяц перетирали по всем телеканалам. Слушал в новостях, глядел в этих ток-шоу. Ждали, что скажет Президент, но тот не спешил сообщать народу свое мнение. Потом все-таки позвал журналистов, чтобы один, курчавый, задал ему этот каверзный вопрос, и Президент спокойно на него ответил. Сказал о сложной демографии. Потом о гуманизме, о котором мы должны помнить. В конце Президент пошутил, что рад, что сам такое не выпил. Хорошо сказал, доступно, Михалычу понравилось. Нравилось, пока все это было далеко, где-то там, в телевизоре. Было даже приятно, что о его родном Коммунарске заговорила вся Россия, весь мир.

В Коммунарске был небольшой фармацевтический завод.

В начале девяностых его, как и всё кругом, приватизировали. Завод пару раз сдыхал, но на каких-то силах еще клепал таблетки. Мать, после того как закрылся ее «Красный Октябрь», пошла туда дорабатывать до пенсии. Вначале ей там нравилось: чисто, да и зарплату всего на два месяца задерживают. Работала на складе, осваивала названия лекарств. Медициной она всегда интересовалась, а тут такое поле.