Тебе не пара - Род Лиддл Страница 34

1.

…в общем, у нас тут по идее вечер специально в честь Анны в баре на Баттерси-райз, все сидят, напрягаются — веселье изображают, якобы у нее с ногами все путем, как вдруг входит Биба с этим не то бомжом, не то психом, и все замолкают и смотрят, ждут объяснений.

Для Бибы это типично, если кто не знает. Мы все пришли ради Анны, она же в Америку уезжает, попытаться что-нибудь сделать со своими ногами, ее, может, через год уже не будет — и что? Вместо этого весь первый час у нас только и разговоров, где Биба, где Биба, и ведь ясно же, что это будет ее очередное явление, всегда она так — не выносит, когда все внимание кому-то другому, пусть даже человек умирает, как Анна, видимо.

Всегда она так.

Как на мое двадцатиоднолетие: нарисовалась в парандже, заявляет, что «прониклась» исламом, потом весь вечер не пьет, с мужиками не разговаривает, да еще разборчивая такая, в еде ковыряется — типа, что за дела?

Стоит, короче, перед нами с таким надменным видом, как будто она тут самая главная, а этот бездомный, весь грязный, опустившийся, как уставится жадно на хлеб и на «Сансер» тоже, а на штанах у него спереди виднеется пятно, типа, обмочился, и вообще, она б хоть на секунду задумалась, вспомнила об Анне, не говоря уж про Сола и Дипака, хозяев заведения, которые уже начали нехорошо поглядывать в нашу сторону из дальнего угла, просто дала бы этому бродяге денег, и дело с концом.

Тоби — он был у Анны вроде бойфренда еще до того, как у нее отвердели ноги и она перестала заниматься сексом, — встает, обнимает Бибу, привет, говорит, Биба, да мы тебя уже потеряли, да где ты пропадала, а потом, спокойненько так, а приятель твой кто будет? После сей удачно поданной реплики, завладев вниманием тусовки, Биба оборачивается к бомжу, руку ему на плечо положила, при этом выражение лица у нее серьезное такое, прямо как у журналиста на четвертом канале, в передаче о бедности где-нибудь на северо-востоке Англии, и говорит, медленно так:

— Ребята, это Раду. Я познакомилась с ним на Бромптон-роуд, где он просил милостыню. Ну, понимаете, побирался, типа, на улице. Вот это висело у него на шее…

Тут Биба вынимает из своей «Фурлы» грязную сложенную картонку, разворачивает и поднимает, чтобы всем было видно.

Там написано:

«Меня Зовут Раду.

Я Румынский Беженец.

Нужны Деньги.

Помогите Пожалуйста».

Ну, мы все молча читаем это дело, подозрительно глядим на бомжа, а бомж уткнулся глазами в пол и изредка украдкой бросает страстные взгляды на еду, а Биба говорит:

— Понимаете, он из Бухареста, это, типа, столица Румынии. Я так и знала, что вы не будете против, если он тоже придет — он в бегах, скрывается от секретной службы, а это такие сволочи, просто ужас.

В общем, высказалась, испортила нам всю атмосферу, вечер пошел наперекосяк, никто уже не знает, что теперь делать, куда смотреть, а сама берет и изображает на лице такое глобальное сочувствие:

— Ну что, — говорит, — Анна, как твои ноги?

Тогда Анна начинает всем рассказывать, что у нее происходит с ногами, и на этом я отключаюсь, полностью, ведь это же невозможно, дико, страшно; какую-то секунду я на нее смотрю и просто умоляю, чтоб она не снимала свою дурацкую накидку, а то, знаете, я от этого всегда на измену сажусь, конкретно. Как хотите это называйте: черствость, наплевательское отношение и так далее, я все понимаю, типа, Анна серьезно больна, это я как-нибудь переживу, вот только не надо мне ничего показывать, о’кей? Вот видеть мне ничего этого не нужно — нет, серьезно. А пока я пытаюсь вызвать мысленное затемнение и игнорировать происходящее вокруг — ошибка известная, — Солу удается раздобыть стул, и тут этот Раду, блин, этот румынский бродяга в бегах, оказывается прямо рядом со мной: уселся поудобнее и сидит, носом шмыгает странно так, будто простужен.

Пока он устраивается, меня обдает вонью, как волной; мощь поразительная: несет перезрелым пармезаном, заплесневелыми хлебными крошками и мочой. Нет, ну просто райское наслаждение!

Но я все же говорю, медленно-медленно, как обычно разговариваешь с иностранцами, детьми, стариками и инвалидами: привет. Очень. Приятно. Я. Эмили. Вина. Хочешь? Но он ничего не понимает, только морщится, хватает булку и грызет, как какой-нибудь хищник умственно отсталый, а я ему, ну ладно, о’кей, все ясно, Раду, сиди, блин, ешь хоть до посинения, мне-то что.

А справа Доминик, наливает мне еще стакан белого, ухмыляется понимающе так и шепчет, поздравляю, нашла себе нового приятеля, ха-ха, а я просто убить его готова взглядом, и тут он говорит, ну что, Эмили, Ника давно не видела?

И этот вопрос раздражает еще сильнее, чем намеки на бомжа.

Ника я последний раз видела месяцев семь назад, он тогда числился менеджером тупой инди-группы под названием «Формал гравалакс интифада», мы были на их концерте в Кэмдене, сплошная тоска, как и следовало ожидать, он еще пытался стрясти деньги по контракту то ли с владельца помещения, то ли с хозяина бара, а солист группы, идиот этот, патлы болтаются, звать не то Рипл, не то Флек, что-то такое, так вот, этот придурок истерически мечется на задворках, а все из-за чего — из-за того, что ассистент сцены не справился как следует с задачей, и девять человек зрителей большую часть вечера были лишены возможности слышать его писклявый голос, ну, в общем, все как-то напряженно, и тут Ник повернулся ко мне с таким видом, как будто ему уже все равно, и заявляет, знаешь, все, с меня хватит.

Я его начинаю обнимать, успокаивать вовсю, ладно, говорю, нормально все, не переживай, пошли ты их, все равно отстой полный, особенно солист, вывести бы его наружу и попинать слегонца, лохмы пооборвать или там на ботинки харкнуть, а Ник говорит, нет, я не то имел в виду, я про вот это, про нас с тобой. С меня хватит. Никуда они не приведут. Наши отношения.

Мне тогда еще пришло в голову: а куда, собственно, они его должны были привести? В Шеффилд? На Ланцароте? В Могадиш?

Я прямо выпала от этого заявления, уже не обнимаю его, просто секунду стою, думаю, что делать, а потом делаю то, что обычно делаю в особо критические моменты, то есть направляюсь к бару, заказываю водку с диет-тоником и одним большим залпом опрокидываю, вокруг наивные ребята из группы, все в черном, бубнят, как ненормальные, без конца, о том, кто лучше, «Дерьмо собачье», «Мартых-насильник» или «Внимание: выпадение ануса», а вы слыхали новый сингл «Торговцев пиздой», и так далее, и тому подобная фигня, которую я никогда толком не понимала, а в конце концов поднимаю голову: хозяина нет, Рипла или Флека нет, Ника тоже нет, а у меня весь рукав куртки насквозь мокрый, это я локтем в лужу «Карлсберга» вляпалась, воняет теперь, а химчистку я могу себе позволить только раз в год.

С тех пор я Ника не видела, если уж вам так интересно. А Доминик со своими вопросами достал, потому что суть такая: все считают, что я тут сижу, страдаю или типа того, может, отчасти так оно и есть, может, я еще не полностью избавилась от Ника, что-то оставшееся от Ника размазано у меня по лбу, вроде этих, которые у Христа на руках — стигматы, кажется, только в моем случае это имеет куда меньшее религиозное значение.