Место для нас - Фатима Фархин Мирза Страница 33

Все четверо увидели, как повторяется одна и та же картинка, как ведущие повторяют одни и те же слова. Случилось нечто ужасное. Отец сел на пол. «Башни и клубы темного дыма. Не обычный полет самолетов», – сказал другой ведущий.

– Так мы идем в школу? – спросила Худа. – Мы опоздаем. Папа не ответил. Они просидели перед телевизором несколько часов. Каждый раз, когда появлялся самолет, темное пятнышко на экране, казалось невозможным, что это произойдет. Но это происходило. Причем снова и снова. Президент объявил, что это очевидный террористический акт.

– О боже, – прошептала сидевшая рядом с Амаром Хадия и вдавила ногти в запястья – жест, который он ненавидел. Она как будто хотела ранить себя. – Пожалуйста, не дай бог, чтобы это были мусульмане, – продолжала Хадия.

Амар хотел спросить, почему она это сказала, но увидел, как кивнул отец, и понял, что нужно промолчать. Скоро стало ясно, что террористы были саудитами и носили такие же имена или фамилии, как у людей из их общины.

– Ужасно. Как это могло случиться? – повторяла Худа.

Вечером отец сказал, что завтра они пойдут в школу, но девочкам не стоит надевать хиджабы.

– Мы не знаем, как отреагируют люди. Не знаем, на кого они направят свой гнев, если по‐настоящему перепугаются.

Худа заплакала. Худа, которая никогда не плакала. Хадия положила руку ей на плечо.

– Что МЫ такого сделали? Я отказываюсь, – сказала Хадия.

– Пожалуйста. Пожалуйста, послушайся меня, – попросил отец.

Раньше он никогда не говорил «пожалуйста». Голос и выражение лица были неузнаваемы. Больше никто ничего не сказал. Хадия и Худа отправились в ванную и закрыли за собой дверь. «Ненавижу их, – подумал Амар, представляя террористов, которых видел по телевизору. – Ненавижу больше всех на свете!»

Наутро отец отвез их в школу. Все по‐прежнему молчали. На Худе была старая отцовская выцветшая бейсболка, которую он носил в свободное время. Хадия стянула волосы в тугой узел, так что ни прядки не падало на лицо. Глаза девочек были красными и распухшими: очевидно, они проплакали всю ночь. Худа всю дорогу кусала губы.

Но отец никак не изменил внешность. Его борода была всегда аккуратно подстрижена. Он выглядел как обычный человек, отправляющийся по утрам на работу, но при этом не нарушал религиозных законов. К сожалению, борода делала его похожим на людей в телевизоре, которые все разрушили. Амар решил попросить отца сбрить бороду. Это ведь то же самое, что сестрам – снять хиджабы.

Дома он позволяет Хадие войти только после того, как она начинает колотить в дверь. Он лежит под одеялами, с подушкой на лице, с опущенными жалюзи. Лежит несколько часов. Отец отвез его домой, и Амар почти всю дорогу молчал. Почти сразу после того, как он зашел к себе, запер дверь и подпер ее стулом, отец постучался в комнату. Амар ничего не ответил. Не хотел его видеть. Но тут Хадия говорит:

– Это я, Амар. Впустишь меня?

Он подходит к двери, отодвигает стул, отпирает замок, а сам бежит к кровати, натягивает на лицо одеяло, кладет подушку, прежде чем ответить:

– Входи.

Матрас прогибается под тяжестью Хадии, которая садится на край кровати. Она ничего не говорит. Он не хочет объяснять, хотя папа, возможно, уже сказал ей. В дверь снова стучат. Прежде чем он успевает ответить, дверь открывается, и он слышит, как Худа шепчет:

– Он в порядке?

Амар улыбается под одеялами. Губа немедленно лопается снова. Малейшее движение – и ранку снова щиплет. Он постоянно касается ее кончиком языка, чувствуя горьковатый медный привкус крови.

– Амар! Ты чего‐нибудь хочешь?

Это голос Хадии. Голос звучит мягко. Голова Амара раскалывается. Он хочет чего‐то болеутоляющего. Принял четыре таблетки, хотя в инструкции сказано принимать по две каждые два часа. Но боль была такая, что ему все равно. Он отбрасывает подушку с лица и садится.

– О боже!

Хадия выглядит так, словно вот-вот заплачет.

– Так страшно? – спрашивает он.

– Нет, совсем нет, – уверяет Худа.

Хадия бросает на нее взгляд. Тот взгляд, который всегда беспокоил его. Снова их тайный язык. Но сейчас это его не раздражает. Когда они поворачиваются к нему, он замечает, что обе немного похожи на мать. Хадия спрашивает, что стряслось. Он думает о сером свете. Об улыбке Гранта. О его высокомерно откинутой голове. О том, как он не смог вырваться из хватки Брендона. Как наступил момент, когда он перестал брыкаться, расслабился, позволил этому случиться. Как стало легче, когда, выдохнув несколько раз, он позволил им все. Потому что рано или поздно он обязательно придет в себя и сможет им ответить. Кулаки Гранта, покрытые ссадинами, и окровавленный рот Марка. И как Амара вырвало после того, как они швырнули его на пол и, отпинав напоследок, ушли. Как его трясло, словно по комнате пронесся ураганный ветер. Как он продолжал плевать кровью, собиравшейся в крошечные пузырящиеся озерца на сером цементе. Как он думал, что вот-вот заплачет. Но он не плакал до тех пор, пока миссис Роуз не ткнула пальцем в его грудь, где не болело, со словами: «Ты храбрый молодой человек».

– Кто это сделал? – спросила Худа. Ее глаза горели так, словно она была готова броситься в драку.

– Трое мальчишек из нашей школы. Я их не слишком хорошо знаю.

– За что?

Амар рассказывает, как они потребовали от него убраться в свою страну. Он не признается, что напал первым. И что среди них был Марк. Он утаил также все, что было сказано об отце. Это бы только навредило.

Худа уходит, чтобы принести ему льда. Что‐то заставляет Амара чувствовать, что все они снова маленькие и просто вместе играют.

* * *

Этим летом они встречаются только в секретных местах, хотя бы потому, что могут остаться одни, вдали от неодобрительных взглядов. Иногда в почти пустой библиотеке, в секциях, которые редко посещают и где можно постоять между стеллажами. Амира держит в руке книгу, чтобы никто не усомнился, что она искала литературу для проекта. Они обнаруживают мосты, по которым не проезжают машины знакомых, и каменные тоннели под ними, с длинными тенями и стенами, сплошь покрытыми граффити. Если они набираются смелости, то встречаются в кабинке ресторана из тех, которые не посещают члены общины – где мало вегетарианских блюд, со слишком большим баром. Каждое такое место становится их местом, их тайной, проникнутой нежностью и волнением – вот за какую черту они готовы перейти, только чтобы увидеться.

В редкие дни вроде сегодняшнего, когда в их распоряжении несколько часов, Амар предлагает луг рядом с уединенным парком. У них есть свое место как раз за качелями и шведскими стенками, за рядами деревьев, под платаном, раскинувшим крону над островком травы, который тянется до небольшой речки. Они придумывают поводы и предлоги для родных, приносят еду, которой угощают друг друга, толстовки, на которых можно посидеть, рассказывают истории, которые они специально приберегли для встречи. Мать Амиры уехала на день, чтобы встретиться с поставщиками ее одежды, так что никто не узнает, что Амиры нет дома. Она свободна до самого заката – ее отец приедет домой примерно в это время.